Иегуды сделал шаг в сторону, подпуская к общению двух отиравшихся рядом бояр. «Где Вертфаст и Спор? — подумал он. — Отчего они не как эти псы? Ха! Они же у власти — эти-то пока под ними...»
— Молодцы вы наши, найдите, кого я прошу, и встанете у руля! — с деловым предложением обратился к воеводе и смотрителю причалов перс. — Нам ещё с вами жить да работать. Куда ж мы денемся? Вся эта разруха — ошибки сами знаете кого!
— Да, да!..
Руссы воодушевились. Заморские купцы поддержали их разумным соглашательством, и сами надеялись на что-то лучшее. К примеру, Петру уже в жизни его ничего и не поменять...
Воевода крякнул, отозвал Герольда — их действия с сего момента приобретали совсем иной смысл. Билон отослал Герольда подготовить охрану южных ворот, переговорить с доверенными лицами, а сам направился к воротам северным, намереваясь всё окончательно решить в расположении войск. Он собирался произвести такой осмотр города, коего не было со времён его основания. И разобраться с Вертфастом, Спором, ещё кое с кем... Но с Вертфастом — особенно!
Проходя по мощёной улочке возле своего дома, воевода услышал громкую песнь Вали. Та развалилась в паланкине и голосила разбитные куплеты. Она была пьяна. На ней, несмотря на время года, практически ничего не было из одежды. Соблазнительные формы зияли в прорехах лёгкой меховой, сильно подранной, накидки. Носильщики были измучены и, понурив головы, шли, куда им сказывала сдуревшая от хмеля красотка.
— Билон, не кради-ись, не ползи, как уж!.. У Спора нет печали — напилась, накушалась всласть! Без этих жирных купцов была сейчас только с молодыми — вся мокрая от них! Вытрясаю ярую силу — хлюп-хлюп! Ха-ха-ха!
— Кто же у него там?
— Не знаю я. Не спрашиваю. Мне не то надо... Мне бы жар над ушком моим белым был, да глазки закатить, облизываясь!
— Разошлись уж?
— Мне — тьфу! Я гуляю!
— А пошли со мной на постоялый двор, я тебе скору медвежью подарю — есть у меня! Там обмоешься тёплой водицей... Подышу тебе... над ушком.
— Отчего же туда — а к тебе?
— Ты что?
— А тут бани рядом... Да и подмёрзла я — а туда нам далеко. Вина бы, мёда...
— В бане есть!
— Угостишь?
— Как поохаешь — то и всю залью!
Носилки развернулись и мерно поплыли к бане. Возле них поспешал Билон.
— Не затворяйся, — попросил распалённый воевода.
Когда минули его дом и мужик почувствовал себя отвязанным, заявил, гладя по белой, подставленной ему ляжке:
— А и возьму тебя в скором времени и не дам более никому!
— Ха-ха! — с лёгкостью зазвенело в ответ.
Никого из прохожих не встретили. Где-то вдалеке слышались голоса обходчиков. Воевода был и рад, что со знаменитой городской прокуднидей никем не замечен.
— Ставьте же — приехали. Ноги затекли. Кто бы когда помял, погладил...
— А то не гладят?
— Трезвые не гладят, а пьяные гладят уже носом — что от них?
— Поглажу. Я сейчас твои ноженьки ох как поглажу!
— Да, погладишь ты! Жди от вас!.. — Недовольная Валя приложила ладошки к двери и, изменив голосок, замурлыкала в маленькое окошечко: — Тёплое гнёздышко растворяйте, есть тут птенчик один — возвратился из полёта, да запоздал.
— Что ты распеваешь им?! Вот как надо! — Билон сапогом стал колотить по двери. Та скрипнула на навесах, и не менее скрипучий голос раздражённо высказался о позднем визите, кой, мол, некстати.
Валя повисла на шее встречавшего и нежно попросила не ругаться.
— Да что это вы сегодня — сдурели? Поздно, рано!.. — удивился воевода. — Растапливай немедля!
Это было последнее, что успел сказать Билон в своей жизни. Острая сабля пронзила его. Окровавленное тело быстро запихнули в мешок и окольными путями поволокли к морю.
Находившийся в бане Спор, воочию убедившись в устранении изменщика, поспешил к теремкам ратников. На двух улицах, что вели к казармам, расставил верных людей, ибо осведомители должны сразу направлять доклады.
Спора без обиняков впустили в расположение. Он самолично разжёг светильники, велел без лишних проволочек поднимать всех. Сам, нарочито громко звеня по случаю напяленной кольчугой, прошёл и расположился в трапезнице. Грохнул меч в позолоченных ножнах на стол и принялся терпеливо дожидаться внеурочного сбора.
Дружинники — молодые и пожилые — выбредали из повалуш, скапливались, одеваясь, в проходах, ждали от достойного мужа объяснений и распоряжений.
— Заморская братия неслыханно обнаглела. Вертфаста винят. Я тоже вскорости станусь не люб. Рать восхотели вызывать из-за моря... Все слышали?
— Слышали, слышали, — утвердительно мычали воины, понимая, в чём, собственно, дело.
— Воевода около них ошивался, а и не найти уж его — у гостей нет, дома нет... Видел кто его?.. Бесов надо утихомирить!
— Надо — сделаем, как повелишь, честный человек! — Дружине не терпелось приступить к наказанию.
Уже на ночной площади Спор вокруг себя собрал командиров подразделений, доходчиво объяснил незатейливый план, назначил самого возрастного из командиров временным воеводой — де, до обнаружения Билона...
Далее действо развивалось стремительно. Сменили караулы на воротах, собрали по городу всех иноземцев, кого сыскали, согнали в гостиницу, а прислужников из местных — порубили мечами и на въезде к притихшему обиталищу гостей уложили рядком.
Из тени событий явился доселе считавшийся мятежным Вертфаст. Вместе со Спором он с удовольствием осмотрел тело убиенного Герольда, перекидываясь шутками с разгорячённой толпой победителей.
— К завтрашнему вечеру, если город будет тих, все получите награду! Гости, коли пожелают покинуть нас, пускай уезжают в добром здравии. Город наш завсегда жил своим умом!..
* * *
Ргея и Сарос, не мысля для себя лучшего убежища, просидели до темноты. Ргея сникла. Это сильно беспокоило Сароса, но она не желала объясняться — молчала, чуть слышно дыша. Нервно топорщила маленькие крылышки курносого носика и, тихо страдая от своих сиротливых дум, смиренно жалась к большому телу любимого воина. А иногда поднимала аккуратную головку свою и пыталась что-то разглядеть в усталых и спокойных глазах ни на кого не похожего из ранее виденных ею людей чужеземца. Он рассказывал о боях, в промежутках между своими шепотками вслушивался в отдалённые звуки непрекращающейся где-то там беготни.
А Ргее, казалось, уже было всё равно, чем грозит будущее... Ей надоело неуютно сидеть. Она вытягивала то одну ногу, то другую, незаметно поглаживала живот, откидывала головку и вздыхала. С наступлением темноты оживилась и сказала, что теперь самое время выбираться из города. Здесь их обоих ожидали одни неприятности.
