Хозяин встрепенулся, погнал слуг к гостям.
— Заходите, заходите же... Чего на солнце стоять? В дом надо... Входите, командир. Освежитесь, у меня отменные фрукты в вине! Жена — умелица... Отдохните, а раненых перевяжут непременно.
Не помнил, конечно, тот римлянин ни одного случая сродни этому. Никогда ещё не приходилось ему, забыв о достоинстве важном, вот так заискивать перед дикарями, напрочь лишёнными ума и души. Сам он быстро всё организовал тут, провожал гостей, кричал на слуг, улыбался по ситуации, самолично подходил и осматривал раны, давая советы по исцелению и соболезнуя.
— Ты, моя радость, зачем же спускаешься? Мы здесь и сами, заботливая... — обратился хозяин к супруге, объявившейся на лестнице. Но та, не останавливаясь и на мужа не глядя, прошествовала к гостям.
— Это были ваши друзья?
— Я не знаю. У нас многих нет. Они были пьяны, и мы их ищем, — ответил Карл.
— В вине мера нужна, без неё и могучий бык превращается в агнца, — просияла влажными глазами Тиклепия. — А я вспоминала тебя... Это вожак варваров. В доме Петрония Лая они остановились, — пояснила она вздохнувшему с облегчением мужу.
— А ты что же делала в сенаторском доме? — спросил муж совсем не сердито — он только-только перевёл дух.
— Провожала Песцению к нему, она попросила. Не могла же я отказать ей! — не моргнув глазом, всё объяснила та.
— У неё дурная репутация... — начал было на что-то указывать муж.
— Брось ты! Все мы дурны бываем... Не так ли? — Тиклепия взглянула на Карла, будто предлагала ему убедиться, как она дурна в своей доступности.
Супруг предпочёл не вмешиваться.
Она хорошо заученными движениями обозначила своё исключительное внимание только к важному гостю и пригласила его в покои. Карл удостоверился, всё ли в порядке с получавшими помощь ранеными, снизу осмотрел второй этаж и вместе с хозяйкой стал подниматься наверх, не глядя на затаившегося супруга. Тот всё ещё находился под неприятным впечатлением первых минут встречи, а странное знакомство его жены, по правде сказать, сильно разрядило обстановку.
— Когда я тебя увидела, решила, будто ты искал меня специально.
— Нет, — честно признался Карл.
— Нет? — умилилась Тиклепия грубости варвара.
— Я хотел сказать, что у меня были другие причины прийти сюда. Но я хотел найти тебя, я думал о тебе, даже ругал себя, что отпустил тогда.
— Какой у тебя приятный выговор...
— Карл, — подсказал он.
— Карл... — повторила Тиклепия как заклинание и жарко сверкнула очами.
Гот теперь, когда они уселись в два рядом стоявших кресла, смог получше разглядеть её лицо. То, что ранее необъяснимым волнением ёкало в сердце не знавшего покоя воина, вдруг реализовалось в образе Тиклепии. Мимолётное сходство с чертами любимой женщины при привыкании к движениям плеч, скул, губ, глаз римлянки усилилось многократно: Тиклепия была похожа на женщину Верженя!.. Уложенные волосы точно повторяли линию самого прекрасного на свете затылочка. Нос, взгляд, бороздки на щеках — пусть меньшей глубины, чем у далёкой славянки, — даже ширина лица были пленительно близки к его идеалу.
— Никогда не встречалась с таким поведением мужчин!
— Я был вчера слишком расстроен, а до того два дня на марше почти не спал.
Тиклепия заинтересовалась его оправданиями. Муж её служил при воинских подразделениях, но военным не был. Богатство и относительный авторитет в своём узком кругу — вот все его достоинства... А Тиклепия страстно любила военных, в особенности — командиров! Люди сильные и грубые заводили её, подвигали пускаться во все тяжкие. Ведь в Риме, кроме как у весталок, благочестие считалось признаком отвратительного тона. Те же философы, коих было превеликое множество, ратуя за утончённость и заоблачную духовность, почти не касались ни священных уз брака, ни чистоты отношений между полами. И никто в Риме не страдал от того. Что же до ревности супругов или любовников... Духовной ценности в себе она всё равно не несёт!
Тиклепия и муж её, прекрасно зная о похождениях друг друга, относились к этим «приключениям» спокойно, иногда выражая неудовольствие лишь выбором постельных клиентов. Признаться, при незыблемости их брака отношения между ними не простирались дальше прохладного общежития — по привычке и обыкновению римских нравов.
— А я уж подумала, что мы не хороши для доблестного командора, или одна из нас не достойна отзвука его души! — после паузы, вызванной разглядыванием чудного человека, льющимся голоском произнесла Тиклепия.
— Что же муж твой? Наверное, злится, что ты меня сюда увела?
— Ой, да мы безгрешны и безрадостны — как голубки перед скучной зимой! — испытывала Карла римлянка.
— Надеюсь, мы не всегда будем столь робки, как те птицы?
Перед глазами Карла навязчиво стоял драгоценный образ. Ему в тот миг ничего не стоило, мысленно отметя все различия, провести рукой по близким локонам, по желанным грудям, слушая прерывистое дыхание.
— Ты немного успокоился, мой воин? — проговорила Тиклепия тоном умудрённой жизнью матроны и взяла Карла за руку. Его пальцы обхватили женское запястье.
— Когда я смогу овладеть тобой? — наклонился он к ней.
— Какой ты жаркий! — жеманно дёрнула она плечиком. — Надо лишь придумать для моего доброго пёсика, где я должна срочно присутствовать, а дальше... У меня есть прекрасное гнёздышко, в коем мы с упоением насладимся друг другом! — пролепетала плутовка Тиклепия.
Предложение выглядело довольно смелым. Во всяком случае, в глазах Карла... Он вновь вспомнил лес, строившихся для осмотра рабов и её, выходившую с Верженем из домика. Глядя в глаза Тиклепии, отчётливо видел, как ангел его злился тогда, и все, кто был рядом, смолкали.
Карл снова внезапно остыл, и Тиклепия взволновалась:
— Ты не хочешь меня и сегодня?
— Внутри меня есть кто-то, занимающий меня всегда.
— Нет же! Такого не бывает! — Тиклепия, поёрзав и дёрнув уголками губ, поймала себя на мысли, что начинает привыкать к этому новенькому. Она достала маленькое зеркальце и, усевшись Карлу на колени, предложила ему посмотреть на своё отражение: — Гляди же, никого кроме тебя нет. Кроме тебя и меня!
Руки её были смелы, шёпот сладок, а лицо её так напоминало другое — самое любимое...
— Я не могу... Я слышу голоса там, внизу, — признался смятенный Карл.
— Хорошо, мы никуда не пойдём, никому и ничего не станем лгать, — прижалась губами к его щеке Тиклепия.
В комнату вошла служанка. Стрельнув глазками, прошла к столику, поставила принесённые фрукты. Служанка была молода, застенчива и изящна — так выглядят неискушённые девочки. Когда эстамп с яствами чуть слышно стукнулся о подставку, ягодицы её красиво выступили под лёгкой туникой. Тиклепия в этот миг вновь дала волю рукам, и воспламенившийся Карл с нетерпением ждал, когда служанка удалится. Мгновение спустя Карл бросился к двери, задвинул щеколду и, налетев на красавицу, потащил её в ложе. Скользкие подушки то и дело норовили выскочить из-под тел, терпко пахло сладким винным сиропом...
