Впрочем, и все вокруг сияло и искрилось. Море дышало праздником.
Если городу Сочи и было отпущено две тысячи триста часов солнечного сияния в год, то, вероятно, наибольшее количество квантов света приходилось именно на этот день.
Среди загорелых завсегдатаев пляжа Маргарита выглядела инопланетянкой, эдакой снежной королевой, вдруг прибывшей из своей вечной зимы в чуждое ей лето.
Даже купальник на ней был как будто соткан изо льда: серебристый, весь пронизанный сверкающими металлическими нитями, сплетавшимися в сложный узор. Он отражал свет, как зеркало.
Маргарита медленно и осторожно шествовала по камешкам и, как водится, все мужское население пляжа поворачивало за нею головы, точно по команде.
Лучано подбежал, гордый тем, что она поздоровалась с ним, как со старым знакомым. Коснулся пальцами ее округлого плеча, не привыкшего к солнечным лучам:
— Бланка, — сказал он со смесью восхищения и опаски. — Белая. Солнце — опасно. Нужна тень.
— А, не страшно! Я быстро загораю, — небрежно ответила Маргарита, отметив про себя, что его прикосновение не вызвало у нее отвращения.
— Нет-нет, нужна тень!
Он, как на трон, усадил королеву на приготовленный заранее шезлонг и раскрыл над ее головой огромный матерчатый зонт, воткнутый тонкой ножкой в землю.
Маргарита не спорила. Зонтик был высоко и не мешал обзору. Если Георгий вдруг появится — его легко будет заметить.
Кстати: можно ведь как бы невзначай узнать что-нибудь о нем у синьора Джерми.
— А что, у вас сегодня выходной? Ваш «Колизеум» не ведет переговоров с той фирмой… как же она называется… забыла это странное название?
— «Техно-Плюс»? Действительно, неудачное. Как мог такой умный человек, как синьор Джорджио, этот гений синьор Джорджио, так назвать свое предприятие?
— Что это за гений — синьор Джорджио? — с деланым равнодушием поинтересовалась Маргарита, чувствуя, как внутри у нее все холодеет. — Он такой же гений, как Лучано Паваротти? Тоже оперный певец?
— О, что вы, синьорина Маргарита! Джорджио совсем не умеет петь. Он не артист.
«Вот тут-то ты ошибся, дорогой Лучано, — подумала Рита. — Еще какой артист! Мастер выкидывать штучки на грани риска. Но — дудки, не на такую напал. Клянусь, я его переиграю! И все же… жаль, что приходится играть. Я бы предпочла не игру, а просто жизнь. Жизнь… в любви».
Но Джерми не должен догадаться о ее мыслях:
— Так кто же он, если не артист?
— Он великий изобретатель. Гениальный изобретатель!
— Как Эдисон?
— Возможно, еще гениальнее.
— Итальянцы всегда склонны преувеличивать?
— Нет, синьорина, это чистая правда.
— Так где же он? Любопытно было бы поглядеть на великого человека.
— Мой диретторе…
— Директор, что ли?
— Да, мой директор остался с ним беседовать. Мы хотим купить его последнее изобретение. А я… я здесь. Ведь я обещал вам арбуз.
— Так где же он?
— Синьор Джорджио?
— Арбуз!
— О! Скузи, скузи!
Он кинулся к кромке моря, этот забавный эмоциональный итальянец, и ухватился за конец какой-то бечевы, привязанной к колышку. Как заправский рыбак, тянущий сеть.
Маргарита отлично знала, какое желание он загадал бы, если б сейчас ненароком выловил золотую рыбку.
Он действительно вытащил из воды сеть — а вернее, огромную авоську, в которой не рыбка трепыхалась, а охлаждался в море обещанный арбуз. Всем арбузам арбуз. Арбузище. Непонятно, где он сумел раздобыть это чудо природы: таких вроде бы и не бывает.
Согнувшись под тяжестью полосато-зеленой ноши, он вернулся к Маргарите. А возле ее шезлонга уже стоял раскладной столик с большим металлическим подносом.
С трепетом, как будто предстояло нечто жизненно важное, Лучано Джерми занес нож над блестящим плодом.
— Можно? — спросил он, расширив глаза.
Маргарите тоже передался его азарт, его волнение: не обманет ли арбузище их ожиданий?
— Вперед! — скомандовала она.
Нож с хрустом вонзился в глянцевую кожуру, и та мгновенно треснула по меридиану.
— Виват! — торжествующе воскликнул Джерми.
— Ура! — зааплодировала Маргарита.
О, это сочетание зеленого с алым на фоне синего моря и синего неба! О, эта сахаристая, рассыпчатая мякоть с родинками черных косточек!
И черные глаза Лучано блестят так же, как арбузные семечки.
Как ловко, как точно разрезает он арбуз на ломти. И как радуется собственному магическому действу…
— Сколько вам лет, Лучано? Тридцать уже есть?
— Мне сорок лет, синьорина.
— Быть того не может! Вы кажетесь мальчишкой.
— Это плохо?
— Просто замечательно!
Он протянул ей маленький ножичек с изящной резной рукояткой: несомненно, специально для Маргариты выбирал такую, особенную, вещицу. Он понимал толк в красивых штучках.
Сам же воспользовался обычным ножом, нарезая свой ломоть на тоненькие дольки без кожуры. По всем правилам этикета.
Но Маргарита к строгим светским правилам расположена сейчас не была. Впервые за долгое время она выбралась на природу, и ей хотелось быть естественной.
— А знаете, Лучано, как едят арбузы у нас, у русских?
— Как, синьорина?
— Чтоб уши были мокрыми!
И она со смаком вгрызлась в арбузную мякоть, погрузив в сладкий сок едва ли не все лицо.
— О! — восхитился он и тут же последовал ее примеру.
Джерми с упоением чавкал и отплевывался семечками, догрызая все вплоть до тонюсенького слоя зеленой кожурки.
— Так гораздо вкуснее! — стонал он. — Синьорина Маргарита, вы знаете, у нас в Неаполе едят так же. Я просто боялся показаться невоспитанным!
— Боялся? — поддразнила она. — А мне казалось, вы смелый.
— Теперь я больше ничего не боюсь! — заверил он и принялся вырезать — совсем не по этикету — сердцевину арбуза. — Это самое вкусное. Это вам. У нас это всегда отдают детям и… любимым женщинам.
Маргарита сделала вид, что не поняла намека:
— А у нас эту серединку называют «барашек».
— Барашек? Агнец?
— Ну да, ягненок.
— Бе-е-е?
— Бе-е-е!
Они дурачились и объедались. Им было весело и легко. Не было возраста, не было условностей, не было сейчас барьера между ними.
И в этот миг не было даже никакого синьора Джорджио. Маргарита совершенно перестала думать о нем.
