Ну конечно, ему явно никогда не приходило в голову, как это подозрительно – как это в высшей степени ненормально – когда учительница говорит парню такие вещи. В «Перекрестке» психотерапевтам не разрешается даже обнять тебя, если при этом не присутствуют две свидетельницы, готовые поклясться, что ты сама была не против объятий.
К тому же откуда мисс Грей вообще могла это знать?
Я отворачиваюсь от Хита, чувствуя, что мне не по себе. Мозг начинает быстро прокручивать воспоминания, как в гифке. Мисс Грей в толпе на церемонии поминовения Саммер, с фиолетовой гвоздикой, пришпиленной к блейзеру. И с покрасневшими глазами, как будто она плакала. Мисс Грей, нарочно отсылающая нас к Оуэну. Мисс Грей, предлагающая оказать нам помощь во время того праздничного шествия в честь Дня независимости, окруженная всеми этими ребятишками, ребятишками из оркестра…
Когда-то мне доводилось преподавать музыку.
– О господи, – говорю я вслух. Это так очевидно. Поверить не могу, что не поняла этого раньше.
Фантом – это мисс Грей. Все это время она жила здесь, тенью скользила среди людей, вплетаясь в нормальную жизнь. Но это она ударила Саммер камнем по затылку. Она проволокла ее по полю и уложила в круг из камней. Она пырнула Саммер ножом семь раз, так что земля вокруг была вся залита ее кровью, и копам, которые прибыли на место преступления, пришлось потом работать с психологом, чтобы прий-ти в себя, и они говорили, что это поистине зверское убийство.
Убийцей была она.
– С тобой все в порядке? – спрашивает Хит, и тут до меня доходит, что я уже какое-то время стою, как парализованная.
– Нет, – говорю я. И, выбежав на улицу, бегу сама не зная куда.
Миа. Где-то в кронах деревьев кричат птицы. Я должна разыскать Миа.
БРИНН
Тогда
– Положи нож на землю, Саммер.
Но Саммер все еще смотрела вслед Миа, глядя, как та бежит.
– Я не собиралась причинять ей вред, – сказала она. На секунду на ее лице мелькнуло выражение досады, как будто вместо обычной кока-колы я купила ей в автомате диетическую. Но затем она опустилась на колени рядом с котом и посмотрела на меня. – Ты мне поможешь?
Паника сжала мое горло, словно меня кто-то начал душить.
– Что ты собираешься сделать?
– Фантому нужна кровь, – раздраженно сказала Саммер. – Давай помоги мне. Мы должны сделать это вместе.
От запахов бензина и кошачьей блевотины меня замутило. Это несчастное, измученное существо оказалось еще живо, оно еще дышало. Убить его сейчас было бы актом милосердия. Но я не могла это сделать. И не стала бы.
– Нет, – прошептала я.
Саммер встала с колен. Она была на несколько дюймов ниже, чем я, но в тот момент показалась мне огромной, словно пылающая яростью богиня.
– Ты говорила, что любишь меня, – сказала она.
– Да, люблю, – ответила я. – И любила всегда.
– Тогда докажи это. – Она подошла ко мне, оказавшись всего в дюйме от меня, так же близко, как в ту ночь в моей комнате, в ту волшебную ночь, когда меня касалась ее кожа, касались кончики ее пальцев, и я чувствовала, как ее кости, мелкие и острые, впиваются в мое тело, словно посылая ему тайный сигнал. – Докажи это! – Теперь она уже кричала. – Докажи это!
Она замахнулась рукой, в которой все еще держала нож, и тогда у меня, наверное, возникло такое чувство, будто я пригвождена к земле, пригвождена страхом и уверенностью, что сейчас она убьет меня. И я схватила за ее запястье и все еще держала, но она извернулась, снова упала на колени и вонзила нож прямо в шею кота.
Умирая, он издал истошный вопль. Это был самый ужасный звук, который я когда-либо слышала в жизни, звук, который не с чем сравнить на земле. Он словно звук разверзающегося ада. С веток деревьев вмиг взмыли все птицы, как будто не могли быть свидетельницами такого зверства. А Саммер просто продолжала стоять на коленях, дрожа всем телом, закрыв глаза и сжимая обеими руками рукоятку ножа. Я попятилась, спотыкаясь и тоже желая истошно завопить. Но вопль был словно заперт в моем теле, и, проходя сквозь него, он, как мне показалось, опустошил меня.
– Фантом слышит, – прошептала она.
– Это просто сказка! – Я с удивлением обнаружила, что теперь уже кричу. – Мы все это выдумали.
– Ш-ш-ш, – сказала она, словно не слыша. – Фантом идет сюда.
– Тогда оставайся одна, – заявила я: это были последние слова, которые я ей сказала. Когда я отошла и меня вырвало в лесу, она все еще стояла на коленях на том же месте, опустив голову и словно молясь. И на мгновение я почувствовала, как нечто прошло мимо меня – нечто темное, одинокое и холодное, нечто такое, отчего мне стало больно дышать – и в ту минуту я тоже поверила, поверила, что Фантом реален, поверила, что он шел за своей кровью.
По правде говоря, Саммер была вроде как раздражена тем, что Фантом оказался не таким уж злом. Она разработала целый план по изгнанию Фантома, чтобы стать героем и чтобы подруги полюбили ее вновь.
Им придется полюбить ее вновь. Ведь героев любят все, не так ли?
Из «Возвращения в Лавлорн» Саммер Маркс
МИА
Наши дни
– Значит, ты тоже приходишь сюда? – говорит мисс Грей.
Она выходит из тени, которую отбрасывает лес, и я едва успеваю спрятать записку с отрывком из псалма в карман. Женщина вся покрыта потом. Ее волосы распущены, и к одной бретельке топика прилип репей.
Мои руки и ноги словно раздуло и парализовало, и я вспоминаю, как в пятом классе во время репетиции в студии для постановки «Лебединого озера» у меня вдруг закружилась голова и появилось такое чувство, будто различные части моего тела, паря в воздухе, уносятся в разные стороны. Мадам Лярош успела подхватить меня до того, как я рухнула, выполняя двойной пируэт. Оказалось, что у меня была высокая температура – и я на две недели слегла с воспалением легких.
Примерно так же я чувствую себя и сейчас – так, будто мое тело отказывается мне подчиняться. Хочется убежать, но я не могу. Хочется закричать, но я не могу сделать и этого.
Видя, что она приближается ко мне, я крепче сжимаю в руках лопату. Если что-то произойдет, я с размаху ударю ее лопатой по голове и убегу. Но едва у меня мелькает эта мысль, как я понимаю – что никогда не смогу этого сделать.
Мисс Грей останавливается рядом и смотрит вниз, на букет гвоздик, переложенный мною на другое место, на крест и на вскопанную и утоптанную землю. У меня перехватывает дыхание – если она заметит, что записки на букете нет, то обязательно поймет, что ее взяла я, она поймет, что я знаю, – но она не произносит ни слова. Не спрашивает она меня и про лопату. Похоже, она вообще ничего не видит. Ее лицо выглядит странно непроницаемым, словно закрашенная дверь. Долгое время она не говорит ни единого слова.
