Наши дни
Старшая школа Твин-Лейкс отделена от Объединенной, включающей в себя начальную и промежуточную школы, просторным участком, на котором находятся поля для игры в европейский футбол и лакросс, идущая по кругу красноватая беговая дорожка и стадион для игры в американский футбол, выделяющийся на фоне зеленой травы подобно космическому кораблю пришельцев.
Когда мы заезжаем на парковку, я с удивлением вижу, что она почти полностью забита машинами: ну да, конечно, я совсем позабыла про сегодняшнее шество в честь Дня независимости.
– О боже, – бормочет Бринн. – Все празднуют и веселятся. Только этого нам не хватало.
Каждый год четвертого июля сотни детей и подростков от пяти до восемнадцати лет проходят толпами мимо самодельных разукрашенных платформ на колесах и фигур в маскарадных костюмах, представляющих различные местные фирмы, начиная путь от своей школы и доходя до беседки в парке на углу Еловой и Главной улиц. Меня удивляет то, что в этом году традиционное шествие не отменили – ведь его участникам придется обходить валяющиеся на земле отломанные сучья и шлепать по канавам, полным дождевой воды. Но с другой стороны, разве это не наилучший способ отпраздновать обретение независимости Америкой, этой землей свободных, обителью храбрых.
– Давайте заедем со стороны спортзала, – говорит Эбби. – За тренажерным залом обычно бывают свободные парковочные места.
– Не знаю, – сомневаюсь я. – Возможно, поехать сюда сегодня – это неудачная мысль. Мы могли бы явиться на стадион и завтра.
– Нет, это отличная мысль, – возражает Эбби. – Сегодня нас никто и не заметит. Мы смешаемся с толпой.
Это вряд ли. Бринн и я самые ненавидимые персоны в Твин-Лейкс.
Рядом с кафетерием толпа девочек, не достигших еще тринадцати лет и одетых в одинаковую униформу, вращает жезлы и делает перевороты колесом. Откуда-то издалека слышится разноголосый шум настраиваемых музыкальных инструментов. На поросшем травой участке, который отделяет невзрачный трейлер, посвященный учебному предмету «основы безопасной жизнедеятельности», от офисов администрации, какая-то женщина пытается заставить своего сына облачиться в маскарадный костюм. Я не понимаю, что должен означать этот костюм, но, судя по пришитым к нему многочисленным рукавам, это какой-то жук.
– Стало быть, твоя мать здесь преподает? – Бринн наклоняется, облокотившись на спинку одного из передних сидений. От нее пахнет моим шампунем. Прежде чем мы вышли сегодня из дома, она настояла на том, чтобы принять душ и переодеться, хотя и снова нацепила на себя те же самые потрепанные джинсы в облипку. Но на этот раз она хотя бы надела свежую футболку, черную, с надписью «Годзилла грядет», сделанной серебристыми буквами самого зловещего вида. Бринн, как всегда, имеет непринужденный вид, и не просто непринужденный, а такой, будто сама идея о том, что человеку нужно напрягаться, была придумана для других людей, куда менее крутых, чем она. Для таких людей, как я.
– Ага. Музыка, – говорит Эбби. Она набирает что-то на своем смартфоне, потом отвлекается. – Кстати, с Лилиан Хардинг мне не повезло.
– С кем, с кем? – уточняет Бринн.
– С Лилиан Хардинг. Помните тот мундштук для двойной валторны, который мы нашли в сарае? Я погуглила Лилиан Хардести, которая жила в Твин-Лейкс, Вермонт, и могла быть связана с убийством Саммер. Впрочем, это жалкая попытка, имеющая мало шансов на успех. Давайте остановимся здесь.
На траве перед входом на стадион для игры в американский футбол рядом со скамейками для пикников толпится собирающийся пуститься в путь марширующий оркестр, состоящий из сорока музыкантов в возрасте от восьми до восьмидесяти лет. Все они гудят, дудят, играют в барабаны, причем у каждого из них свой ритм. Когда мы выходим из машины, Бринн затыкает уши.
Мы идем по траве ко входу на стадион, обходя шумную толпу. Я инстинктивно опускаю голову, как всегда делаю на людях, и замечаю, что Бринн натягивает на голову капюшон толстовки. Только Эбби выглядит раскованно и шагает себе, шурша юбкой, напевая под нос, как будто какофония звуков настраиваемых инструментов – это самая обычная музыка. Я же не слышу в ней никакого ритма, и балерины перед моим внутренним взором беспорядочно дергаются и корчатся в судорогах.
Мы проходим на стадион – здесь какофония уже немного приглушена. Трава на поле ярко-зеленая и аккуратно подстрижена. Фиолетово-желтые флаги, на некоторых из них изображена рассерженная оса, эмблема Объединенной школы Твин-Лейкс, либо вяло висят на флагштоках, либо были сброшены сильным ветром в грязь.
– Итак, – Бринн снимает солнечные очки, – напомните мне, что мы здесь ищем?
Я не обращаю на нее внимания.
– Фиолетово-желтый, – говорю я, показывая на флаги. – В книге Грегор выступает на турнире именно под этими цветами – фиолетовым и желтым.
– Значит, Саммер действительно писала об этом стадионе, – подтверждает Бринн. – Но мы это уже знали. Мы вообще писали о многих реальных местах.
Мы проходим мимо пустых трибун. Я пытаюсь представить себе, что увидела здесь Саммер, что могло остаться в ее памяти. Ученики старшей школы в защитной форме, двигающиеся в определенном порядке. Девушки из групп поддержки, выкрикивающие кричалки, топающие в такт, делающие на траве сальто назад. Болельщики, орущие на трибунах. Имеет ли что-либо из этого значение? Связано ли это каким-либо образом с тем, что произошло с Саммер?
Проходит двадцать минут, и терпение Бринн иссякает.
– Все это глупость, – говорит она. – Чем именно мы должны здесь заниматься – общаться с духами девушек из групп поддержки, которые давно умерли?
Даже Эбби вынуждена признать, что Бринн права. Здесь ничего нет, никаких давних голосов, которые могли бы нашептать нам секреты. Только непрерывные писк и гудение духовых инструментов и доносящиеся издалека крики собирающихся вместе участников шествия, всех этих сотен людей, живущих настоящим, наслаждающихся сегодняшним днем под ярким светом солнца.
– Барабаны должны находиться тут. Нет, с другой стороны скамейки для пикников. Дэнни, ты меня слушаешь?
Какая-та женщина пытается построить марширующий оркестр и навести в нем порядок, но это плохо удается. Один из мальчиков помладше бегает вокруг, зажав свою флейту между ноги, и хохочет как безумный.
– Дэнни, перестань!
Когда женщина поворачивается, чтобы наорать на мальчика и убирает с глаз кучерявые светлые волосы, я останавливаюсь. Это наша старая учительница по «основам безопасной жизнедеятельности», и – тут я едва удерживаюсь от смеха – она по-прежнему носит тот же самый ужасный фиолетовый кардиган.
Бринн узнает ее одновременно со мной.
– Вот это да, – удивленно говорит она, – да ведь это мисс Грей.
Каким-то чудом она слышит свое имя, несмотря на шум. А может быть, ее взгляд случайно падает на нас. На долю секунды на лице женщины отражается шок, однако она почти сразу же начинает двигаться в нашу сторону, протягивая к нам обе руки – правда, не дойдя до нас нескольких футов, она останавливается и не делает попытки преодолеть оставшееся расстояние.
