Раздался шумный всплеск, и господин Набуки сильно вздрогнул, когда, повернув голову на шум, увидел показавшуюся над верхней ступенькой кормового трапа мокрую черноволосую голову. На какую-то долю секунды ему почудилось, что Аллах явил небывалое чудо, воскресив араба, чтобы тот мог довести начатое дело и все-таки свести счеты с обидчиком, столь пренебрежительно отзывавшимся об исламе. В следующее мгновение он понял, что это всего лишь Рю Тахиро, и с облегчением перевел дух.
Кровь струилась по мокрому лицу Рю из рассеченной скулы. Соленая морская вода, попадая в открытую рану, должно быть, причиняла парню сильную боль, но его лицо оставалось бесстрастным. Вот он, дух бусидо, — снова подумал господин Набуки. — Красной куртки на Рю больше не было (видимо, он сбросил ее в воде, чтобы не мешала плыть), мокрая черная майка облепила его гибкий мускулистый торс. Зато темные очки с каплевидными стеклами каким-то чудом уцелели: густо покрытые капельками воды, они теперь сидели у Рю на переносице, скрывая глаза.
— Не стоило стрелять, — просто сказал он, поднявшись на верхнюю палубу и остановившись перед господином Набуки, который сразу же вспомнил, что несколько минут назад солгал парню относительно наличия на борту огнестрельного оружия.
— Мы не могли позволить ему уйти, — мягко ответил господин Набуки.
— Он бы не ушел, — по-прежнему бесстрастно возразил Тахиро. — Я хорошо плаваю.
— Теперь я это знаю, — сказал Набуки. На ходу перезаряжая пистолет, к ним приблизился Сабуро. Господин Набуки с неудовольствием заметил, что глаза у него снова подозрительно блестят, а на впалых щеках без труда обнаруживаются влажные следы. Конечно, это могли быть просто брызги морской воды, но господину Набуки в это не верилось: брызги не могли залететь так высоко.
Сабуро загнал на место обойму, щелкнул предохранителем и, перехватив пистолет за ствол, ткнул рукояткой в выпуклую грудь Рю Тахиро.
— Возьми, — сказал он. Голос у него был твердым и не дрожал. — В следующий раз не позволяй никому приближаться к хозяину ближе чем на семь шагов. Господин Набуки — очень хороший человек. Охраняй его как зеницу ока и помни, что я за тобой наблюдаю. Если ты задумал что-то нехорошее, тебе лучше застрелиться прямо сейчас.
С этими словами он повернулся и, тяжело ступая, скрылся в кокпите.
Вскоре на верхнюю палубу поднялся стюард и принялся ловко орудовать совком и метелкой, наводя порядок.
* * *
На сборы ему отводилось только два дня. Накануне отъезда, а точнее вылета, Иларион забрал из мастерской свой «лендровер». После ремонта и покраски машина выглядела непривычно новой и блестящей. Даже хорошенько приглядевшись, Забродов так и не сумел обнаружить места, где свеженанесенная краска соседствовала со старой. Из-за сверкающего великолепия машина казалась какой-то чужой. Удовольствие обошлось Илариону в кругленькую сумму. В салоне непривычно пахло краской, и, усевшись за руль, Забродо в первым делом опустил стекло и закурил.
Все дела как будто сделаны, но Иларион чувствовал, что это не так. Это ощущение мешало ему, как попавший в ботинок острый камешек, и он нервно грыз фильтр сигареты, ведя машину по запруженным улицам по направлению к своему дому.
Он отлично знал, в чем дело, но легче ему от этого не становилось. Мероприятие, которое они затеяли вдвоем с генералом Федотовым, было весьма опасным, но Забродова беспокоило не это. Он трезво смотрел на вещи и старался вообще не делать долгов по той простой причине, что его в любой момент могли убить. Ему совсем не хотелось, чтобы, придя на его поминки, кто-то вспоминал о пропавших деньгах или невыполненных обещаниях. А теперь, вопреки его желанию, на нем повис огромный долг, который к тому же он не мог отдать из-за нехватки времени.
Речь шла, естественно, не о деньгах, а о человеке или людях, которые пытались убить Мещерякова. Иларион еще не знал, что сделает с этим японцем Набуки, когда доберется до места, и сделает ли что-нибудь вообще. Японец был первопричиной и, вполне возможно, даже не подозревал о существовании полковника ГРУ Мещерякова. Но здесь, в огромной, просторной, знакомой вдоль и поперек Москве, до сих пор жил кто-то, кто непосредственно организовал покушение, а потом замел следы, без затей удавив исполнителя куском стальной проволоки. Этот человек знал, что делал, и его существование не давало Забродову покоя. Иларион не хотел, чтобы этот тип продолжал свободно разгуливать по городу, пить водку и любезничать с девицами Черта с два! Если ты, приятель, любишь красиво пожить, тебе не следовало трогать наших людей.
Иларион зачем-то посмотрел на часы, вынул изо рта сигарету, оглядел изжеванный, измочаленный фильтр, недовольно поиграл бровями и выкинул сигарету в окошко.
Времени не было. Что такое сутки, когда надо разыскать в десятимиллионном городе человека, про которого знаешь только то, что его необходимо найти! Разумеется, генерал Федотов предпринял кое-какие шаги в этом направлении. По всем каналам новостей прошло сообщение о том, что человек, ставший жертвой покушения на Можайском валу, жив и, по прогнозам врачей, должен скоро прийти в сознание. Далее шла сплошная дезинформация: Мещеряков якобы лежал в институте Склифосовского. В институте Склифосовского действительно имелся отдельный бокс, в котором, согласно документам, расположился пациент по фамилии Мещеряков. На деле же там, в боксе, как паук в норе, затаился здоровый, как племенной бык, прапорщик спецназа Матвей Брузгин. Изнывая от безделья и в нарушение всех инструкций каждую ночь уделяя по два часа отжиманиям от пола и прочим методам самоистязания, мнимый больной с большим нетерпением поджидал того, кто явится избавить его от мучений. Представляя, какой сюрприз ждет этого «избавителя», Иларион не мог удержаться от злорадной ухмылки: Матвей Брузгин тоже не любил людей, рискнувших поднять руку на тех, кого он считал своими друзьями.
Но никто не мог поручиться, что убийца придет на свидание с любвеобильным прапорщиком; к тому же Илариону очень хотелось разобраться с этим делом самому. Он давно не испытывал такого неистребимого желания прикончить человека — не в бою, не сгоряча и даже не по велению воинского долга, а исключительно потому, что ему, военному пенсионеру Забродову, этого хотелось. Не поймать, не сдать в милицию и не посадить в тюрьму, хотя бы и пожизненно, а именно прикончить — быстро, эффективной наверняка. Убить. Разорвать на куски и расшвырять по всей Москве.
«Ну-ну, — мысленно приструнил себя Иларион, — не надо увлекаться. Куски по всей Москве — это, пожалуй, лишнее. Грязно, трудоемко, да и люди не поймут…»
Он с трудом протиснулся в крайний правый ряд и остановился у тротуара. Несмотря ни на что, способ добраться до нужного человека все-таки существовал. Илариону нужно было позвонить, хотя он сильно сомневался, что его звонку обрадуются.
— Это опять ты? — неприветливо спросил полковник Сорокин, услышав в трубке знакомый голос. — Какого дьявола тебе снова понадобилось? Не мешай работать, Забродов, не то впаяю пятнадцать суток за хулиганство.
