Наконец оба оказались на верхней площадке, и Юки открыла ещё одну дверь.
Неяркий свет упал на её лицо. Внутри находилось человек десять, некоторых из которых Ролан знал по имени и в лицо.
Один, незнакомый ему, поднялся со ступеньки, на которой сидел, и, выйдя навстречу, протянул Ролану руку для рукопожатия.
— Реган Хинес, — сказал он.
— Ролан фон Крауз, — Ролан пожал протянутую руку. Несколько мгновений он разглядывал человека, оказавшегося перед ним — худощавого, черноволосого, с запавшими щеками и проступающими под кожей острыми скулами.
Затем перевёл взгляд в сторону, изучая помещение. Очевидно, это место когда-то служило для проведения занятий — здесь были расположенные амфитеатром скамьи с узкими столами, кафедра перед ними, но не было ни одного окна.
— Моих друзей зовут Симон Гравье, — Реган указал на одного из людей сидевших на ступенях, — Джекил Торн…
Он перечислил всех одного за другим, однако Ролану удалось запомнить только самые первые имена. Он отметил однако, что среди присутствующих большинство принадлежит к знатным родам.
— Какова цель нашего собрания? — спросил Ролан, нарочно используя это «мы».
— Сразу к делу, — Реган кивнул, — я это люблю. Тогда обойдёмся и без прочей ерунды. Я знаю, что тебе не нравится, как мы живём. Мы все.
Ролан молчал, ожидая продолжения, а Реган отступил, шаг за шагом приближаясь к кафедре.
— Вы — дети самых влиятельных людей в Гесории. Но даже у вас нет ни крохи свободы. Вы связаны по рукам долговыми обязательствами и династическими договорами ваших отцов.
Реган занял место за кафедрой и теперь уже продолжал, опираясь на неё.
— Представьте, как живёт весь остальной народ? Жизнь, регламентированная от и до. Пищевые пайки, состоящие из искусственно синтезированных мяса и муки. Рабочий день работника в рудниках длится четырнадцать часов. И! — Реган воздел палец вверх. — Ни слова протеста! Нам не позволяют говорить о нашей жизни вслух! Все каналы галактического телевидения заполнены сладкими соплями, розово-голубыми картинками. Нам показывают жизнь, которой мы якобы живём — чтобы мы не думали о том, чтобы её изменить!
Реган говорил ещё. Ролан слушал это перечисление. Кое о чём он знал и раньше, другое удивляло его. С чем-то был согласен — остальное вызывало желание наброситься на оратора и придушить.
— Государство, освоившее космос, не может жить в средневековье! Не может руководствоваться принципами, которые устарели давным-давно! Наследственная власть… Мы должны разрушить мир, в котором нас заставляют жить!
— И если верить тебе, — перебил его Ролан, — во всём виноваты наши отцы?
По залу прошёл шёпоток — недовольный и смущённый одновременно.
— Ты уверен, Реган Хинес, что безопасно говорить подобное в присутствии нас, кадетов Нефритовой Академии, наследовавших родовую честь?
Реган прищурился, глядя на него.
— Если ты донесёшь на нас — мы все будем знать, что это сделал ты.
Ролан молнией рванулся вперёд и схватил его за шиворот. Гул в зале затих.
— Я никогда, — прошипел он, — ни на кого не доносил. Но если ты ещё слово скажешь в адрес моего деда — я тебе шею сверну.
Реган попытался отодрать от себя пальцы Ролана, но не смог. Лишь через минуту тот сам отпустил его и так же решительно направился назад.
— Не бойся, — бросил он через плечо, — если на вас кто-то донесёт — это точно буду не я.
— Ролан, подожди! — крикнула Юки, забывая о всяком самообладании и выбегая следом за ним на лестницу — но Ролан, не оборачиваясь, двигался прочь.
С Исгерд Ролан увиделся только через несколько дней. Будто бы нарочно та улетела в столицу на выходные — хотя наверняка знала, когда выпустят Ролана с гауптвахты.
«Не хочет говорить со мной, — думал Ролан. — А я не хочу говорить с ней!»
Но, тем не менее, когда увидел Исгерд, румяную и растрепанную с дороги, у входа на первый этаж, Ролан на долгую минуту замер, глядя на неё.
Исгерд тоже замешкалась. Стояла, не говоря ни слова, пока вдалеке не хлопнула дверь — Брант направлялся в туалет.
Исгерд вздрогнула и втянула голову в плечи, как будто её застали за непозволительным занятием. Наклонилась, подобрала сумку с земли и поспешила к лестнице, минуя Ролана, стоявшего чуть в стороне.
Ролан преградил ей дорогу рукой.
— Зачем вы это сделали? — спросил он.
— Я не ожидаю, что вы сможете меня понять! — Исгерд не смотрела на него.
Ролану задохнулся от накатившей злости. Он толкнул Исгерд, прижимая её к стене. Сумка с глухим стуком упала на пол, а Ролан замер, понимая, что не может сделать больше ничего — абсолютно ничего. Ударить Исгерд, причинить ей боль — он никогда бы не смог.
— Вы предали меня, — прошептал он.
Грудь Исгерд тяжело вздымалась, прижатая к его груди. Сердце стучало так сильно, что своей грудью Ролан чувствовал каждый удар.
Исгерд ощущала горячее дыхание Ролана на своих губах, и оно заставляло языки пламени разбегаться по животу.
— Я вас спасла, — Исгерд не слышала собственных слов за стуком крови в ушах.
— Вы не верили в меня.
Исгерд закрыла глаза, чувствуя, как взгляд Ролана растворяет её, превращает в прах не хуже кислоты.
— Я вас спасла… — повторила она.
— Не хочу больше видеть вас никогда, — произнёс Ролан, — есть вещи, которые нельзя простить. Завтра же я покину этот дом.
Он резко отстранился и пошёл прочь.
Исгерд смотрела ему вслед, ещё не до конца справившись с собой, чтобы говорить. И только когда Ролан скрылся за дверью, она произнесла вполголоса, почти шёпотом:
— Вот и хорошо.
Сердце продолжало стучать молотком, и при мысли о том, что их конфликт разрешён — разрешён так, как Исгерд этого и хотела — его стиснула боль.
Исгерд стояла ещё какое-то время неподвижно, пока не вспомнила, куда и зачем шла. Подобрала сумку и стала подниматься на второй этаж.
Волфганг навестил её вечером, когда солнце, казавшееся маленьким и далёким в преддверии зимы, уже скатилось за горизонт. В домике было холодно, и Исгерд приходилось кутаться в плед. Она сидела, подобрав под себя ноги, с кружкой горячего шоколада в руках и смотрела в окно, когда в дверь раздался стук.
— Боже мой, — протянул Волфганг, переступая порог, — поверить не могу, что вы способны так вопиюще нарушить этикет.
Исгерд покосилась на него, но не повернула головы и ног на пол не спустила.
— Вы нарушили его первым. Я не говорила, что можно войти.
— Это формальность. Вы ведь моя невеста.
Исгерд промолчала.
