Книга Как работает мозг, страница 203. Автор книги Стивен Пинкер

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Как работает мозг»

Cтраница 203

На избитую истину, что психология искусства отчасти представляет собой психологию статуса, неоднократно указывали не только циники и невежды, но и эрудированные публицисты вроде Квентина Белла и Тома Вулфа. Тем не менее в современных университетах о ней и не упоминают – более того, упоминать о ней нельзя. Ученые и интеллигенция – потребители культурных ценностей. В собрании современной элиты совершенно приемлемо со смехом сказать, что в институте ты с большим трудом одолел курс основ физики или геологии и что до сих пор ничего не смыслишь в этой области, несмотря на неоспоримую важность научной грамотности для осознанного выбора в вопросах, касающихся личного здоровья и общественно-политической жизни. Но вот сказать, что ты никогда не слышал о Джеймсе Джойсе или что пробовал слушать Моцарта, но тебе больше нравится Эндрю Ллойд Уэббер, будет так же шокирующе, как высморкаться в рукав или заявить, что на твоем предприятии в рабских условиях работают дети, несмотря на то, что твои личные предпочтения в такого рода развлечениях явно не имеют никакого значения для чего бы то ни было. То, что в умах людей искусство смешивается со статусом и добродетелью, – следствие описываемого Беллом принципа портняжьей морали, о котором упоминалось в главе 7: люди находят достоинство в проявлениях нарочито бессмысленного существования вдали от всяких повседневных забот [619].

Я упоминаю об этих фактах не для того, чтобы очернить искусство, а чтобы уточнить тему моего рассуждения. Я хочу, чтобы вы взглянули на психологию искусства (а затем также на психологию юмора и религии) беспристрастным взглядом инопланетного биолога, пытающегося разобраться в том, что представляет собой человек как вид, а не представителя самого этого вида, заинтересованного в том, как изображается искусство. Конечно, мы находим удовольствие и просвещение в созерцании произведений искусства, и наши чувства далеко не ограничиваются гордостью от того, что мы разделяем вкусы бомонда. Однако для того, чтобы понять психологию искусства, которая остается тогда, когда мы вычитаем из нее психологию статуса, нам нужно оставить у порога наш страх быть принятыми за такого человека, который предпочитает Моцарту Эндрю Ллойда Уэббера. Нам нужно начать с народных песен, с бульварного чтива, с картин на черном бархате, а не с Малера, Элиота и Кандинского. И это не означает, что такое «падение» мы компенсируем, приукрасив неприглядный предмет рассмотрения с помощью какой-нибудь претенциозной «теории» (проведя семиотический анализ комикса «Мелочь пузатая», психоаналитическую интерпретацию Арчи Банкера или деконструкцию журнала «Вог»). Это означает, что нужно задать себе простой вопрос: что в нашем мышлении позволяет нам получать удовольствие от форм, цветов, звуков, шуток, рассказов и мифов?

Возможно, на этот вопрос удастся найти ответ, в отличие от других вопросов об искусстве. Теории искусства изначально содержат в себе зерно собственной гибели. В эпоху, когда любой может позволить себе купить музыкальный компакт-диск, картину или роман, художники делают карьеру на том, чтобы найти способ избежать банального, бросить вызов искушенному вкусу, отличить знатоков от дилетантов и пренебречь общепринятым в данный момент определением того, что представляет собой искусство (отсюда и предпринимаемые в течение десятилетий бесплодные попытки дать искусству определение). Любой анализ, не учитывающий этот фактор, обречен на бесплодность. Он никогда не сможет объяснить, почему музыка приятна слуху, потому что «музыка» будет определяться как нечто, включающее в себя атональный джаз, хроматические композиции и другие экзерсисы для интеллектуалов. Он никогда не поможет понять непристойные шутки и дружеские насмешки, которые играют столь важную роль в жизни людей, потому что будет определять юмор как изысканное острословие Оскара Уайльда. Высокое мастерство и авангард предназначены для искушенного вкуса, будучи результатом долгих лет погруженности в жанр и знакомства с его канонами и клише. Они невозможны без глубокой осведомленности в предмете, замысловатых аллюзий и демонстрации виртуозности. Какими бы пленительными и достойными нашего внимания они ни были, они по большей части не проясняют психологию эстетики, а затрудняют ее понимание.

* * *

Еще одна причина неясности психологии искусства – то, что оно не адаптивно в биологическом смысле слова. До сих пор в этой книге мы говорили об адаптивной конструкции основных компонентов мышления, но это не означает, что я считаю, будто все, что происходит в нашем мышлении, биологически адаптивно. Мозг – это нейронный компьютер, который естественный отбор снабдил комбинаторными алгоритмами для причинно-следственного и вероятностного рассуждения о растениях, животных, предметах и людях. Им движут целевые состояния, которые способствовали биологической приспособленности в первобытной среде – такие, как сытость, секс, безопасность, появление потомства, дружба, статус, знания. Тем не менее этот набор инструментов может на досуге использоваться и для выполнения задач сомнительной адаптивной ценности.

Некоторые компоненты мышления фиксируют увеличение приспособленности, давая нам ощущение удовольствия. Другие компоненты для достижения целей используют знание причины и следствия. Если сложить все это вместе, то получится разум, способный выполнить сложную, но бессмысленную с точки зрения биологии задачу: определить, как добраться до зон удовольствия в мозге и получать небольшие порции удовольствия без утомительной необходимости выжимать из сурового мира настоящее приращение приспособленности. Если крысе предоставить доступ к рычагу, который посылает электрические импульсы к электроду, вживленному ей в медиальный пучок переднего мозга, она будет нажимать рычаг, пока не упадет без сил, предпочитая это занятие пище, воде и сексу. Люди пока не ложатся на операционный стол, чтобы им вживили электроды в зоны удовольствия, однако они нашли способ стимулировать их другими способами. Очевидный пример – легкие наркотики, действующие на химические связи зон удовольствия.

Еще один путь к зонам удовольствия – через органы чувств, стимулирующие данные зоны тогда, когда человек оказывается в среде, которая в предыдущих поколениях вела к увеличению приспособленности. Конечно, среда, способствующая адаптации, не может заявлять о себе напрямую, но она состоит из наборов звуков, цветов, форм, запахов, вкусов и ощущений, которые и призваны фиксировать органы чувств. Так вот, если бы наши умственные способности позволяли нам идентифицировать комбинации, дающие нам удовольствие, отфильтровывать и концентрировать их, то мозг мог бы сам стимулировать себя без неудобств, связанных с электродами или наркотиками. Он мог бы искусственно обеспечивать себя концентрированными дозами видов, звуков и запахов, которые обычно характерны для здоровой среды. Нам нравится чизкейк с клубникой не потому, что у нас просто сформировалось пристрастие к нему. У нас сформировались нейронные связи, которые позволяют нам получать удовольствие от сладости спелых ягод, от мягкого насыщенного вкуса жиров и масел из орехов и плодов, от прохлады свежей воды. Такой мощный заряд чувственного удовольствия, как от куска чизкейка, не найти нигде в природе, потому что он представляет собой коктейль из сверхдоз приятных стимулов, который мы сами создали с явной целью: нажать на кнопку удовольствия. Еще одна технология получения удовольствия – это порнография. И в этой главе я попытаюсь доказать, что третья технология – это искусство.

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация