Книга Как работает мозг, страница 155. Автор книги Стивен Пинкер

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Как работает мозг»

Cтраница 155

Вот как Триверс осуществляет обратное проектирование нравственных проявлений, представляя их как стратегии игры во взаимность. (Его положения о причинах и следствиях каждой эмоции подтверждаются трудами по экспериментальной социальной психологии и исследованиями других культур, хотя едва ли им требуется подтверждение: мы легко можем найти множество примеров из повседневной жизни.)

Симпатия – это чувство, с которого начинается и на котором основывается альтруистическое партнерство. Грубо говоря, это желание оказать кому-либо услугу, и направлено оно на тех, кто кажется готовым предложить свои услуги взамен. Нам нравятся люди, которые хорошо к нам относятся, и мы хорошо относимся к людям, которые нам нравятся.

Гнев защищает человека, чье хорошее отношение к другим сделало его уязвимым к мошенничеству. Когда факт эксплуатации доверия обнаруживается, человек расценивает поступок обидчика как несправедливость и испытывает негодование и желание отреагировать моралистической агрессией: наказать обманщика, порвав отношения с ним и как-либо причинив ему ущерб. Многие психологи отмечали, что у гнева всегда есть морально-нравственный подтекст; гнев почти всегда представляет собой праведный гнев. Разгневанному человеку кажется, что ему нанесли оскорбление и он должен восстановить справедливость.

Благодарность калибрует желание отплатить услугой за услугу по выгодам и издержкам первоначально оказанной услуги. Мы благодарны человеку, если его услуга принесла нам большую пользу и стоила ему значительных издержек.

Сострадание – желание помогать нуждающимся – вероятно, является чувством, в основе которой лежит желание заслужить благодарность. Если люди чувствуют наибольшую благодарность, когда им больше всего нужна помощь, то человек, нуждающийся в чем-то, – это возможность совершить альтруистический поступок в высшем его проявлении.

Чувство вины может мучить мошенника, который боится, что его обман будет раскрыт. Г. Л. Менкен определял совесть как «внутренний голос, который предупреждает нас, что кто-то может нас увидеть». Если жертва обмана отреагирует тем, что лишит обманщика всякой помощи в будущем, обманщик дорого заплатит за свой поступок. Он заинтересован в том, чтобы предотвратить разрыв, и старается всячески замаскировать свой поступок и не повторять его в дальнейшем. Люди испытывают вину за проступки, совершенные без свидетелей, потому что они могут стать достоянием общественности; признание в грехе до того, как его обнаружат, – это свидетельство искренности, которое дает жертве более серьзеные основания для сохранения отношений. Стыд – реакция на проступок, имеющая место после того, как он был обнаружен, – несомненно, по той же причине вызывает публичные проявления раскаяния [455].

Лили Томлин сказала: «Я стараюсь быть циничной, но мне сложно поспевать за другими». Триверс отмечает, что как только эти чувства сформировались, у людей появился стимул имитировать их, чтобы воспользоваться преимуществами реакций других людей на реальные чувства. Притворная щедрость и дружелюбие могут вызывать в ответ истинный альтруизм. Притворный праведный гнев может помочь получить компенсацию, даже если на самом деле не было никакого обмана. Притворное раскаяние может убедить пострадавшую сторону, что обманщик исправился, даже если обман вскоре повторится. Имитирование затруднительного положения может вызывать истинное сочувствие. Притворное сочувствие, производящее впечатление помощи, может вызвать реальную благодарность. Притворная благодарность может заставить альтруиста ожидать, что на его услугу ему ответят взаимностью. Триверс отмечает, что подобное лицемерие не обязательно должно быть осознанным; более того, как мы увидим далее, оно бывает даже более эффективным, когда оно неосознанно.

Следующим раундом этого эволюционного соревнования, конечно, является формирование способности отличать реальные чувства от притворных. Получается эволюция доверия и недоверия. Когда мы видим, как кто-то привычно изображает щедрость, сочувствие, вину, благодарность вместо того, чтобы проявить истинные чувства, мы теряем желание сотрудничать. Например, если обманщик пытается компенсировать ущерб, руководствуясь расчетом, а не заслуживающим доверия раскаянием, он может вновь обмануть, когда обстоятельства позволят ему уйти безнаказанным. Стремление обнаружить признаки надежности человека заставляют нас читать мысли и настораживаться от любой непоследовательности, выдающей притворное чувство. Поскольку лицемерие проще всего выявить, обмениваясь впечатлениями, стремление удостовериться в надежности других людей делает нас ненасытными потребителями сплетен. Наша репутация, в свою очередь, становится нашим самым ценным имуществом; мы заинтересованы в том, чтобы сохранить ее (и даже улучшить) с помощью показных проявлений щедрости, сочувствия и принципиальности, и обижаемся, когда ее подвергают сомнению.

Вы следите за мыслью? Способность уберечь себя от негативного влияния притворных чувств может, в свою очередь, быть использована как орудие против реальных чувств. Человек может защитить собственный обман, обвинив кого-то другого в ложных мотивах – например, сказав, что человек, который проявляет огорчение, дружелюбие, благодарность, раскаяние и т. д., на самом деле не испытывает этих чувств. Неудивительно, что Триверс первым выдвинул предположение, что увеличение объема человеческого мозга стимулировалось когнитивной гонкой вооружений, разжигаемой чувствами, необходимыми для управления взаимным альтруизмом.

* * *

Теорию взаимного альтруизма, как и теорию семейного отбора, обвиняют в том, что она рисует – более того, даже оправдывает – весьма мрачную картину человеческих мотивов. Неужели сочувствие – это всего лишь дешевый способ приобрести благодарность? Неужели любезность – это всего лишь тактика деловых отношений? Вовсе нет. О притворных чувствах можно думать сколь угодно плохо. Однако причина, по которой мы ощущаем реальные чувства – не в том, что испытывающий их рассчитывает, что они ему помогут, а в том, что когда-то они действительно помогали предкам испытывающего их человека. И дело не только в том, что не следует, как говорится, наказывать детей за вину отцов; может быть, и сами отцы ни в чем не виноваты. Первые мутантные особи, испытавшие сочувствие и благодарность, возможно, достигли процветания не в результате хитрого расчета, а потому что благодаря этим чувствам их соседей стало привлекать сотрудничество с ними.

Сами эти чувства, возможно, были искренними и добрыми в каждом поколении; более того, когда сформировались детекторы притворных чувств, наиболее эффективными стали именно добрые и искренние чувства. Конечно, в метафорическом смысле гены поступили эгоистично, наделив людей благодетельными чувствами, но разве могут быть моральные ценности у дезоксирибонуклеиновой кислоты?

Многие по-прежнему сопротивляются идее о том, что нравственные чувства созданы естественным отбором, чтобы способствовать достижению долгосрочных интересов отдельных особей и, в конечном итоге, интересов их генов. Разве было бы не лучше для всех, если бы мы были созданы, чтобы получать удовольствие от того, что лучше для нашей биологической группы? Предприятия не загрязняли бы окружающую среду, профсоюзы общественных служб не устраивали бы забастовки, граждане начали бы отправлять на переработку бутылки и ездить на общественном транспорте, а эти надоедливые подростки не портили бы тихий воскресный день своими гидроциклами.

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация