Книга Как работает мозг, страница 128. Автор книги Стивен Пинкер

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Как работает мозг»

Cтраница 128

Леда Космидес обнаружила, что люди правильно отвечают на вопрос, когда правило представляет собой договор, обмен выгодами. В таких обстоятельствах доказать, что правило ложно, – то же самое, что выявить мошенника. Договор – это импликация в формулировке «если ты пользуешься выгодой, ты должен соответствовать требованию», а обманщик пользуется выгодой, не выполняя при этом требование. Право пить пиво в баре – это выгода, которую человек приобретает, доказав свою взрослость, а пьющие пиво несовершеннолетние – мошенники. Правило, согласно которому человек пьет пиво после перца чили, – это причинно-следственная связь, поэтому те, кто пьет колу (а по логике рассуждения, их тоже нужно было бы проверить) не имеют отношения к задаче. Космидес показала, что люди делают то, что логично, когда рассматривают А и В как выгоды и затраты соответственно, даже если речь идет о достаточно экзотических событиях – например, о том, что кто-то ест мясо антилопы дукер и находит скорлупу от страусиных яиц. Дело не в том, что в такой ситуации включается логический модуль мышления, а в том, что люди руководствуются другой совокупностью правил. Эти правила, подходящие для выявления мошенников, иногда совпадают с правилами логики, а иногда – нет. Даже если затрату и выгоду поменять местами – например, сказать «Если человек платит 20 долларов, он получает часы» – люди все равно выбирают «карту» мошенника (он получает часы, но не платит 20 долларов): этот выбор не является логически правильным, но и не является типичной ошибкой в эксперименте с ничего не значащими картами. Более того, одна и та же история может заставлять человека делать логичные или нелогичные выводы, в зависимости от интерпретации того, кто является мошенником (если мошенник вообще есть). «Если работник получает надбавку, он проработал десять лет. Кто нарушает правило?» Если люди смотрят на задачу с точки зрения работника, они начинают искать работников, которые проработали 12 лет и не получают надбавку; если они смотрят с точки зрения нанимателя, то начинают искать работников, которые проработали 8 лет и получают надбавку. Аналогичные результаты были получены в ходе эксперимента в эквадорском племени охотников-собирателей шивиар.

Получается, что у нашего мышления есть средство обнаружения мошенничества с собственной логикой. Когда стандартная логика и логика обнаружения мошенничества совпадают, люди действуют как специалисты по логике; когда они расходятся, люди все равно ищут мошенников. Что навело Космидес на идею поиска этого ментального механизма? Эволюционный анализ альтруизма (см. главы 6 и 7). Естественный отбор не оказывает давления в сторону соответствия общественному мнению; эгоистичный мутант быстро опередил бы по количеству потомков своих альтруистичных соперников. Любое бескорыстное поведение в природном мире требует особого объяснения. Одно из объяснений – это взаимовыгодный обмен: живое существо может предложить свою помощь в обмен на помощь, которую оно ожидает получить в будущем. Вместе с тем обмен услугами всегда подразумевает уязвимость перед мошенниками. Чтобы такой обмен сформировался в процессе эволюции, к нему должен прилагаться когнитивный аппарат, который бы запоминал, кто принял твою помощь, и гарантировал бы, что ты получишь что-то взамен. Биолог-эволюционист Роберт Триверс предположил, что люди, которые являются самыми явными альтруистами из всего царства животных, наверняка получили в процессе эволюции чрезмерно развитый алгоритм обнаружения мошенничества. И, кажется, Космидес удалось обнаружить этот алгоритм [374].

Так что же, можно ли назвать мышление логичным в научном смысле слова? Иногда – да, иногда – нет. Гораздо более уместным будет спросить, можно ли назвать мышление хорошо спроектированным с точки зрения биологии. В этом случае наше «да» будет немного более уверенным. Логика сама по себе способна приводить к банальным истинам и упускать из виду значимые. Мышление действительно пользуется правилами логики, однако они задействуются процессами понимания языка, сочетаются со знаниями о мире, дополняются или вытесняются специальными правилами логического вывода, соответствующими содержанию.

* * *

Математические способности достаются нам по праву рождения. Ребенок в возрасте одной недели обращает внимание, когда два предмета перед его глазами сменяются тремя и наоборот. В возрасте десяти месяцев ребенок различает количество предметов (до четырех), причем не имеет значения, одинаковые эти предметы или разные, вместе их показывают или поодиночке, представляют ли они из себя точки, предметы домашнего обихода или вообще не предметы, а звуки. Недавние эксперименты, проведенные психологом Карен Уинн, показали, что пятимесячные младенцы могут выполнять простые арифметические операции. Им показывали Микки-Мауса, потом закрывали его ширмой и ставили за ней еще одного Микки-Мауса. Дети ожидали увидеть за ширмой двух Микки-Маусов и выражали удивление, когда ширму убирали и там оказывался только один. Другим детям показывали двух Микки-Маусов, а потом убирали одного за ширмой. Эти дети ожидали увидеть одного Микки-Мауса и выражали удивление, увидев двух. К полутора годам дети знают, что числа не только различаются, но и упорядочены по возрастанию; например, детей можно научить выбирать картинку, на которой меньше точек. Некоторые из этих способностей имеются или формируются путем обучения у некоторых видов животных [375].

Могут ли младенцы и животные считать по-настоящему? Этот вопрос может показаться абсурдным, поскольку ни те ни другие не умеют говорить. Однако фиксирование количества не зависит от языка. Представьте, что вы будете открывать кран на одну секунду каждый раз, когда услышите удар в барабан. Количество воды в стакане будет представлять количество ударов. Возможно, у мозга есть аналогичный механизм, который накапливает не воду, а нервные импульсы или количество возбужденных нейронов. Представляется, что дети и многие животные обладают как раз таким элементарным счетчиком, способным предоставлять множество потенциальных преимуществ с точки зрения отбора, в зависимости от занимаемой животным ниши: от способности оценивать уровень окупаемости собирательства в том или ином месте до решения задач вроде этой: «В пещеру вошли три медведя, а вышли два. Стоит ли мне входить в пещеру?».

Взрослые люди используют несколько ментальных репрезентаций количества. Одна из них – это ощущение «сколько», которое может быть преобразовано в ментальные образы – такие, как образ числовой оси. Вместе с тем мы приписываем количествам наименования чисел и используем слова и понятия, чтобы измерять, считать более точно, а также чтобы складывать и вычитать большие числа. Во всех культурах существуют слова для обозначения чисел, даже если иногда это только слова «один», «два» и «много». Прежде чем усмехаться, вспомните, что понятие числа не имеет ничего общего с размером запаса слов для обозначения чисел. Независимо от того, знает ли человек слова для обозначения больших чисел («четыре» или «квинтиллион»), он может знать, что если имеются два одинаковых множества объектов и к одному из них прибавить один, то это множество станет больше, причем независимо от того, сколько объектов было в каждом множестве – четыре или квинтиллион. Люди знают, что они могут сравнивать размер двух множеств, находя пару каждому объекту и проверяя, получится ли остаток; даже математики вынуждены пользоваться этим приемом, когда они делают утверждения об относительных размерах бесконечных множеств. Представители культур, не имеющих слов для обозначения больших чисел, используют для этого разные приемы: показывают нужное количество пальцев, указывают по очереди на части тела, берут или кладут в ряд предметы по два и по три.

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация