– Устала, рыженькая? – тот добродушно потряс её за плечи. – Курить будешь?
Они отбили ещё с километр у тайги. Это можно было назвать боем, поскольку деревья настолько сгрудились, что касались друг друга не только кронами, но и стволами. И без того тусклый солнечный свет едва просачивался сквозь кроны, как через мелкое сито. Сухостой и репей забавлялись с одеждой. Молчун, дымя сигаретой, лениво отдирал мелкие «собачки» и колючие, ежистые шарики с брюк. Бревно было старым и трухлявым, заросшее с севера мхом. Определить его наименование казалось невозможным, но Маруся, поковырявшись в коре, заявила, что это кедр. Никто с ней не спорил. Лишь Спортсмен буркнул:
– Бревно и есть – бревно. Главное, сидеть удобно.
– Нет здесь никого, – захныкала Маруся. – Сюда ещё ни один человек не забредал.
– Мы же забрели! – резонно заметил Спортсмен. – Всю жизнь мечтал открыть ещё неизведанное, девственное. И чтобы это назвали моим именем.
– Вот и открыл бревно, – хмыкнул Молчун. – Бревно Спортсмена? Звучит? Всё равно как: Спортсмен – бревно.
– В таком случае желаю тебе открыть дуб, – огрызнулся Спортсмен.
Помолчали, покурили, отдышались.
– Трогаемся дальше или повернём назад? – брезгливо откинув «собачки», поинтересовался Молчун.
– Давайте слегка поотлыниваем, – отдирая репейник с Марусиных джинсов, предложил Спортсмен.
Она отвечала ему тем же, то есть отдирала с его штанов, да так, что Молчун позавидовал.
– А это ещё что такое? – рука девушки скользнула по карману, нащупав там нечто круглое и твердое.
– Тут штука серьёзная! – с наигранным предостережением отреагировал Спортсмен и извлёк из кармана клубок промасленной тряпки, развернул и взвесил на ладони содержимое.
– Вот это да! – восхитился Молчун. – Нет слов!
– Граната? – осторожно рассматривая предмет, прошептала Маруся.
– Свеженькая. В маслице ещё.
– Где достал?
– Стырил у Командира.
– Как же тебя угораздило? – хохотнул Молчун.
– А когда кровати таскали. Мне его рюкзак попался под ноги. Ну я… пнул, соответственно. Она и выкатилась. Пошарил, а там ещё с дюжину будет.
– Зачем это ему?
– Нет. Почему он скрыл от нас, что взял с собой гранаты? А если бы я посильнее пнул?
– Может быть, и не скрывал. Потом сам расскажет?
– Ага. Дождёшься от него.
– Брать чужое нехорошо, – уморительно погрозила пальчиком Маруся, улыбаясь. Ей опять стало легко и просто. Хорошо, когда рядом Спортсмен! Она пыталась найти слово, чтобы выразить своё настроение, но на ум шло только «лучезарное», что было глупо и не по смыслу. Страх уходил, вернее – уступал место усталости. Как умиротворённый ребёнок спит, оставив хулиганские проделки. Но кто может поручиться, что через минуту он не проснётся и не зайдётся истерическим плачем…
– Я чужого не беру, – запихивая гранату обратно, ответил Спортсмен. – Всё нужно делить по-честному. Если нас шестеро, то и делить надо на шестерых и пищу, и оружие. А он, жмот, зажал. Я просто взял часть своей доли.
– Не боишься, что в штанах взорвётся? – подтрунивал Молчун.
– Не надо, – подыгрывая, с укоризной рассматривая Молчуна, как будто тот в самом деле мог быть причиной взрыва, хихикнула Маруся. – Он ведь тогда вообще… Командиру шею намылит. Да и делать ничего не сможет, – и погладила Спортсмена по тому месту, о котором говорили.
– А мы протез присобачим, – нашёлся Молчун, чем вызвал новые улыбки. – Чего смеетесь? У нас в Афгане был такой случай. Один пошёл по нужде за пригорок. А тут обстрел. Ему осколочком ровненько краешек и срезало. Зажал в кулак, кровь хлещет, бежит, орёт… Потом встретил. «Ничего, – говорит, – протез поставили». И ещё случай был…
Но, похоже, Спортсмен с Марусей его уже не слушали, занятые друг другом. Он что-то нашептывал ей на ушко, а она виновато косилась на Молчуна.
– Ладно, – тот поднялся, – пройдусь вдоль валежника. Посмотрю, что там, – и улыбаясь, скрылся в чаще.
– Хочешь орехов? – ни с того ни с сего спросил Спортсмен и запустил руку в крохотную норку под бревном. Вынул кулак, разжал и высыпал в подставленные ладони горстку кедровых орешков.
– Зачем бурундучков ограбил? – смутилась Маруся.
– Ничего. Ещё насобирают, лоботрясы, – и вновь запустил руку в норку.
– Не надо больше, – попросила девушка. – Они с голода погибнут!
– Как хочешь, – он сделал вид, что рука пустая, а потом неожиданно сыпнул горсть за шиворот.
– Совсем сдурел?! – выгибаясь, фыркнула Маруся. – Доставай теперь!
– С удовольствием, – пообещал Спортсмен и сыпнул ещё горстку спереди.
– Дурак! – девушка начала отбиваться ладошками, но Спортсмен уже расстёгивал на ней куртку:
– Не шуми. Обещал достать, значит достану.
Пользуясь тем, что его руки заняты, она впихнула орехи ему в рот:
– Подавись, извращенец!
Спортсмен распахнул куртку, влез ладонями под кофту, по пальцам покатились орешки, он не ловил их, а двигался дальше, загребая ткань большими пальцами, обнажая живот, дужки рёбер, грудь. Прильнул к соску и, выталкивая изо рта намусоленные орехи, принялся катать их по груди языком, стремясь уложить точно на сосок, и расщёлкивал там, втягивая при этом в рот плоть, чувствуя, как она набухает и вытягивается.
– Ты меня укусишь, – запрокинув голову и неохотно разлепливая губы, шептала девушка.
– Нет. Только съем, – буркнул Спортсмен и занялся второй грудью.
Кедры стыдливо запахнулись в ветки, какая-то птичка удивленно сзывала подруг. Марусе казалось, что она дышит лесом, втягивает в себя таёжный густой и чистый воздух. Он обволакивает её, холодит изнутри и снаружи, сжимая оболочку, делая её тоньше и чувствительней…
Хотя Молчун отошёл достаточно далеко, до него громко и отчетливо доносились вскрики, о происхождении которых гадать не стоило. Он не завидовал, а просто желал счастья этим двоим. Но всё-таки горечь сожаления не давала успокоиться. В его объятиях не будет кричать ни одна девчонка. Как глупо и смешно идти вдоль поваленного дерева и думать о своей импотенции, причем ещё пытаться отыграть у судьбы право на надежду, утешая себя мыслью, что в десяти случаях из ста у него ещё может что-то получиться. У него. А у неё? Не конкретной Маруси, Лены, Нины, а у некой абстрактной ЕЁ, Женщины. Удовольствие для одного – всего лишь уподобление животному, похотливое сходство. Как ни крути. Удовольствие от доставляемого удовольствия – вот и грань любви.
Каких-то несчастных 10 %! Если с каждым годом убирать по одному, может хватить на десять лет. А если по 2 или, не дай Бог, по 5? Остаётся быть благодарным, что не слепой. Не глухой, не безногий, без протеза… Что, вообще, только ранило, а не убило. Что живёшь на свете. Лучше бы убило! Внезапно стало жаль Нину. Она права. Она женщина. Только почему же волосатая обезьяна, а не какой-нибудь нормальный мужик? Господи, какой нормальный на Нинку позарится?!
