– Ясно. Вроде бы всё. Ничего сказать больше не хочешь? – Молчун заглянул в глаза товарища.
– О чём спросишь?
– Сколько ты себе в карман положишь на этом деле?
– Рехнулся? – возмутился Егоров.
Молчун выкинул окурок, запрокинул голову, посмотрел в небесную муть, ненадолго прикрыл глаза. Так и сидел, откинувшись на спинку скамейки:
– Усы, брат, у тебя остались. А вот душа?
– Мысли мои читал, теперь в душу залезаешь, – усмехнулся Алексей, – и чего там?
– Не знаю. Но за эти годы дермеца скопилось. Искусственный ты какой-то, Лёха, декоративный, чистенький весь. А помнится: морда в песке, форма в копоти, кровь на погонах… Не узнаю капитана.
Алексей вздохнул, улыбаясь:
– Не могу на тебя обижаться, дважды меня из песка выкапывал, на хребте волок. Может и прав ты в чём-то. Да только ушло всё: пот, песок, матерщина через кровь. Повзрослели знатно уже. Да и место такое – всё заботы, проблемы, семья ещё. О душе подумать некогда.
– О кармане же думаешь? – Молчун приблизил лицо, поправляя товарищу полосатый галстук. – Правды хотите, товарищ капитан?
– Никогда перед ней не пасовал, – выдержав взгляд, ответил Егоров.
– Говорил же я – газеты читаю. Врут, конечно. Но, подумав, коечто понять можно. Война идёт. Скрытая. Завуалированная. Страна на два лагеря вновь поделилась. В принципе, всегда так оно и было: какие бы ни подводились лозунги, несётся борьба поколений. Молодые приходят на место старых, а раз те сопротивляются – и подтолкнуть не грех. У тех опыт, у других – энергия. То, что работы твоей касается – разведку не проведёшь. Поверил, каюсь. Но полчаса с тобой поговорил – факты сами складываются, выводы напрашиваются.
– Интересно, что за факты с выводами такие?
– Документики у тебя такие, каких быть не должно: должностью не вырос. И заметь: всё по архивам, да по своим каналам – раз. Везде свои люди, даже погибший на метеостанции лейтенант. Никогда не слышал, чтобы две организации были приставлены к одному объекту на равных правах – два. В таракана стрелял – три. Откуда у сотрудника прокуратуры оружие в НИИ? И выстрелил бы в таракашку, заметь, безотчётно за патроны. И когда это было, чтобы прокуроры инспектировали ФСБ? Влип ты, Лёха. Какой из тебя прокурор: при условии, что даже сейчас у тебя кобура подмышкой?!
– Сильно заметно? – вздрогнул Егоров и, увидев ухмылку на лице Молчуна, насупился. – Кусаешь верно. Пусть я – Брут. Но нельзя было всего тебе рассказывать. Да и кто ты такой, чтобы судить?
– Нельзя? А на чужом горбу в рай въезжать – это как? – Молчун резко встал. – Сидеть!
Пытающийся подняться вслед за ним Егоров вновь присел.
– Продали Вы меня, товарищ капитан, подставили… Есть, мол, один дурачок, выполнит грязную работёнку. Только профинансируйте спецоперацию. Костенко к чертям собачьим полетит… Зад уже на его место метит?
Алексей не прятал глаза, как раньше, а уныло смотрел на обелиск:
– Как догадался?
– Моё похищение организовано не ментами, те сейчас сразу за дубинки. Стиль не тот. И ещё – в машине у ног гражданина начальника чёрный кейс стоял. Что в нём? Документы? Папку на коленях держит. Значит – магнитофон? Прогуляться пригласил. Всё рассчитано: эффект при встрече со старым другом, возвращение в память, взывание к солдатскому долгу, кстати – костенковский приёмчик. Результат – я согласился идти в тайгу.
– Тебя никто не заставлял!
– Знаю. И от слов своих не отказываюсь. Всё решено. Но дерьмо твоё скопившееся вывернуть хочу наизнанку. Когда на скамейку сели, микрофон – думал – встроенный, а в кейсе – аппаратура. Сидят в машине, слушают. А нет: поведал ты кое-что – им и знать не положено. Так что в чемодане? Миллион? Два?
– Хватит! – Егоров поднялся. – Всё правильно: деньги выделены на операцию.
– А ты решил воспользоваться дружбой, уговорами, а себе ещё одну дачку отгрохать?
– Нет у меня дачи, даже квартиры своей нет.
– Будет. Вот спихнешь Костенко – всё будет.
Они стояли и сверлили друг друга глазами. Между ними разверзлась пропасть в десятилетия, размытая песком, потом и кровью. Ранее целый, мир раскололся на две части. И не было виноватых в этом. Не было командира и подчинённого. Были деньги. А где они, там дружбе делать нечего.
– Извини, – произнёс Молчун. – Шиз нашёл. Мания преследования, психотерапевт так выразился. Слишком много меня предавали. Одним разом больше, подумаешь!
– Прости ты меня, – откликнулся Алексей. – И вправду мозги заплыли. Не теми мерками измерять стал.
– Так и обязан, должность заставляет. Обиды не держу, и ты на меня не дуйся. Я даже жену свою простить готов, если бы не такой стервой была. Пойду я в тайгу, найду академика. А там уже ваши проблемы.
Алексей понурился:
– Вроде бы и стыдно должно быть, но жизнь – штука запутанная. Да и зачем тебе сейчас деньги? Вернёшься – рассчитаемся.
– Слуга у двух хозяев, – улыбнулся Молчун.
Ветер трепал их волосы, швырял листву по асфальту. Меланхолично, словно что-то пережёвывая, крутилось колесо обозрения.
– Плевать вообще-то я хотел на твои деньги, да нужда заставляет, – высказался Молчун. – План грандиозный строю. Помнишь, как хлебали мы с тобой из одного котелка жидкое варево с китайской тушенкой? Остался один кусок мяса. Ты мне его двигаешь, я – тебе. Так жизнь устроена: плавал бы там таракан, никто бы его к себе не пододвигал, а мясо каждому хочется. Но порядочность не позволяет. Но кто-то должен проглотить таракана, не поморщившись, чтобы другим вкуснее было. А мясо тогда ты съел.
– Не помню, – помотал головой Алексей. – Но деньги – не мясо. Забирай их к чёртовой матери!
– Не много ли за кусок китайской тушёнки?
– В самый раз!
– Проблемы?
– Туча, – пожаловался Егоров. – За ипотеку детям платить надо, кое-кого подмазать, сам знаешь – всё у нас так. Обрадовался было, опаскудился. Да только смотрю: уксус, хоть и халявный – всё одно горечь.
– Деньги не мясо, Лёша. Их поделить можно.
– Ты серьёзно?
– С условием.
– Каким? – насторожился Алексей.
– Когда пошлёшь своего человека за папкой, ещё такую инструкцию наложи – выполнять все мои указания.
– Зачем? Чего хочешь опять выкинуть?
– Я тоже не ангел. На такси мечтаю сэкономить. До санатория – не ближний свет.
– Ох, хитёр! Может быть, тебе личный бронетранспортёр прямо до вертолёта выделить? Ещё ведь и Костенко ограбишь!
– А как же? Деньги-то из одного колодца, государственного. А оно мне мно-о-ого задолжало…
Они рассмеялись. Два человека у стройного, скорбного обелиска. Жизнь продолжалась, несмотря ни на что.
