– Много навербовали? – с порога спросил тот.
Костенко окинул его хмурым, оценивающим взглядом, отошёл от окна и царственно опустился в кресло за столом, пригласив вошедшего присесть напротив.
– Благодарствую, – ответил Балагур и скромненько притылился на край голубого кресла.
– Хотите принять участие? – насмешка изогнула губы полковника, когда он покосился на выпирающий животик собеседника.
Балагур пошамкал толстыми губами, потёр гладкий, как колено, лоб, вытащил из кармана рубашки удостоверение и протянул полковнику:
– Собственный корреспондент, – представился он.
– Прямо-таки НТВ? – вскинул брови Костенко и расплылся в дружелюбной улыбке. – А что в наших краях забыли?
– Делали репортаж из жизни национальных меньшинств. Тут набрёл на прекрасный профилакторий и взял отпуск. Ну как, пропускаете прессу?
– Вам дать интервью? – полковник подобрался, на всякий случай откашлялся, прочищая горло и оттягивая время, строя в голове сконцентрированно-сжатые фразы, самой наипервейшей из которых была: «Чёрт бы его побрал!», но она в интервью явно не вписывалась.
– Не надо. Зачем? – пожал плечами Балагур. – Всё, что хотел знать о пожаре, уже почерпнул из местных источников. А большего вы ведь не скажете?
– Не скажу, – признался Костенко, – потому что не знаю.
– Ну-ну, – причмокнул журналист. – Я вообще-то хочу напроситься в спасательную экспедицию, чтобы своими глазами, так сказать, а вернее – объективом запечатлеть счастливое спасение академика Пантелеева.
«Сашка – идиот, мерзавец и болтун. Никто, кроме него…» – ещё одна недостойная прессы мысль.
– А если…. финал, скажем, будет не совсем удачным? Что тогда? Раскритикуете? Мол, не уберегли?
– Трагедия есть трагедия, – ещё раз дёрнул плечами Балагур. – Тут уж ничего не поделаешь. Но попытаться стоит. Как говорят: «Сэм перфинум респице ут бени агис».
– Это где так говорят?
– Латынь. По-нашему примерно: «Увидь цель, чтобы действовать».
– Прекрасное изречение, – улыбнулся полковник. – Что я могу сказать? Прессе у нас везде дорога. Как-никак четвёртая власть. Но!
– Так и знал! – хохотнул Балагур. – Верите? Так и думал, что не пустите!
– Почему же? – нахмурился Костенко. – Просто есть два условия. Людей мы набрали мало, будете нести такую же нагрузку, как и другие, имею в виду – физическую. Соответственно: снаряжение, продукты и остальное со всеми поровну.
– Это понятно, – согласился журналист, – помогу по мере сил. А второе условие?
– И так же вместе со всеми получите вознаграждение, идёт? – улыбнулся полковник.
– Конечно же! – рассмеялся Балагур. – «А я еду, а я еду за туманом и за запахом тайги»! Хо-хо! Договорились! Но при условии. Можно мне поставить условие?
– Я даже знаю какое, – вновь впал в уныние Костенко. – Задавайте свои вопросы. И если смогу – отвечу.
– Замечательно. Просто превосходно. Первое: в какой области работал, вернее, работает академик Пантелеев?
– Биология.
– А поточнее?
– Я не учёный. Что-то там с насекомыми или с деревьями, шут его знает, – настала очередь полковника пожать плечами. – Помню, восхищался кедрами-долгожителями. Как-то похлопал этакую громадину по коре и говорит, что ему, дереву – разумеется, лет пятьсот не меньше. Вот и задумаешься о бессмертии.
– Угу, – кивнул Балагур. – Всеволод Александрович, да-да не удивляйтесь, я знаю ваше имя. И настоящее звание, между прочим – тоже. Из всего вами сказанного делаю вывод, что вы, как говорится, Ваньку валяете. Нам обоим прекрасно известно, что к деревьям и, тем более, к насекомым академик имел самое косвенное отношение. Напомнить один нашумевший случай? С тараканами? Вопрос второй – маршрут вертолёта: куда летел?
– Если примете участие в поиске, то получите информацию сами, – полковник сразу погрубел и, видимо, подумал, что Ваньку валять умеет не только он.
– И всё-таки, это был грузовой вертолёт? Спасательный? Пожарный?
– Грузовой. Это имеет значение?
– Ещё какое, Всеволод Александрович! Вот как вы объясните, например, почему в грузовом вертолёте было три человека, когда положено два – экипаж?
Полковник молчал, и пауза затягивалась, он разглядывал добродушное, почти простецкое лицо корреспондента, их глаза сверлили друг друга подобно буровым станкам. Наконец, выдавил из себя:
– Может быть, это самый главный вопрос. Если бы мы знали, почему в вертолёте оказался академик, знали бы и причину аварии, и где их искать.
– А какие могли быть причины аварии?
Костенко спас телефонный звонок, появилось лишнее время для обдумывания ответа:
– Что? Какая Маша? Какая медсестра? Ничего не могу сказать. Она не дома? Ну и что? Ничего не могу сказать. Позвоните попозже, – он бросил трубку. – Куда могла подеваться медсестра? О чём я, то бишь?
Балагур молчал, потупившись.
– Ага, – словно вспомнил Костенко и разулыбался. – В том-то и дело, что причины аварии неизвестны. Информация поступила на метеостанцию, а она сейчас в эпицентре пожара. Подробности в четыре часа, здесь.
– Всё ясно, – журналист поднялся. – А обедом кормить будут?
– Спросите у Сергея Карловича. Впрочем, тушёнку я обещаю.
– Хоть на этом спасибо, – Балагур рассмеялся и вышел.
Костенко взглянул на часы, достал сигарету, закурил, поискал глазами пепельницу и с остервенением затушил сигарету о крашеный бок сейфа. Потом закрыл глаза, откинулся в кресле и занялся медитацией – вернее, думал, что занимается. Через пятнадцать минут в кабинете возникла громоздкая фигура Бортовского: строгий костюм, тёмная повязка на раненой руке перекинута через шею:
– Разрешите?
Поскольку он вошёл бесшумно, Костенко мог бы предположить, что медитация способствовала материализации из воздуха, но не на его месте забивать голову подобными глупостями.
– Присядь, Ваня. Как рука?
– Продержусь, – Бортовский втиснулся в кресло и уставился на сейф за спиной полковника, если быть точным, майора Костенко. – Полный порядок. Когда выступать?
– В два привезут оружие, снаряжение, провиант, рации, ноутбук с модемом – что обещал. Обмундирование…
– Кто в команде?
– Попозже. А сейчас расскажи-ка мне связно, Ваня, что там всё-таки произошло на метеостанции?
8
Автобус мог сменить маршрут —
Мне всё равно. Меня не ждут.
Б. Беркович
Молчун стукнулся было к Марусе, хотел попросить мотоцикл, но её дома не оказалось, поэтому он заторопился обратно к автобусу, рассчитывая не опоздать. Но автобус всё так же стоял у входа и, как потом выяснилось, простоял ещё минут двадцать. Молчун нервничал, он уже представлял, как войдёт в квартиру, увидит эту размалёванную суку, и не дай бог ей лишний раз разинуть рот – просто придушит. Что стало с той робкой, смешливой девчонкой? Молчун вдавил себя в одно из задних кресел, ибо остальные уже были заняты не в меру говорливыми пассажирами.
