Прокурор поднялся.
– Ваша честь, с позволения суда, приглашаю миссис Сэм Эндрюс, свидетеля обвинения.
Раздался всеобщий вздох, когда на свидетельскую кафедру взошла Патти Лав, безутешная мать. И ее-то Киа представляла когда-то своей будущей свекровью – ну разве может быть что-то глупее! Патти Лав, облаченная в дорогие черные шелка, даже в столь мрачное место будто пришла покрасоваться. Горделивая осанка, изящная сумочка, прическа волосок к волоску, шляпка чуть набекрень, глаза скрыты черной вуалью. Не бывать босячке с болота ее невесткой.
– Миссис Эндрюс, знаю, как вам тяжело, поэтому долго вас мучить не буду. Правда ли, что ваш сын, Чез Эндрюс, носил на шее кожаный шнурок с ракушкой?
– Да, правда.
– И насколько часто он его носил?
– Постоянно. Не снимая. Последние четыре года я его без этой подвески ни разу не видела.
Эрик Честейн протянул миссис Эндрюс альбом в кожаном переплете:
– Узнаете эту вещь?
Прокурор раскрыл альбом так, чтобы увидели и присяжные. Киа смотрела в пол, потрясенная столь бесцеремонным вмешательством в свою жизнь.
* * *
Альбом она сделала для Чеза в первую пору знакомства. В счастье дарить подарки ей большую часть жизни было отказано – немногие представляют, каково это. Над альбомом она трудилась днями и ночами, а потом завернула его в коричневую бумагу, украсив сверток роскошными зелеными папоротниками и белоснежными гусиными перьями. И протянула Чезу, когда тот выпрыгнул из катера на берег лагуны.
– Что это?
– Это тебе, от меня, – улыбнулась Киа.
История их встреч в картинках. На первой странице – набросок тушью: она и Чез сидят, прислонившись к коряге, Чез играет на губной гармошке. На берегу блестят раковины, зеленеют болотные травы – их названия подписаны по-латыни рукою Киа. На другой странице – вихрь красок: катер Чеза скользит при луне по волнам. Дальше – любопытные дельфины облепили катер, а наверху, в облаках, витают слова негритянской песни. А вот Киа кружится в серебре: серебристые чайки, серебристый песок.
Чез, ошеломленный, переворачивал страницы. По одним рисункам он нежно пробегал пальцами, при виде других смеялся, но в основном молча кивал.
– Ничего подобного мне в жизни не дарили! – Он обнял ее. – Спасибо, Киа!
А потом они сидели на песке, завернувшись в одеяла, держались за руки и болтали.
* * *
Киа вспомнила, как радостно билось у нее сердце, ей и в голову не приходило тогда, что альбом попадет в чужие руки, тем более станет вещественным доказательством в деле об убийстве.
Когда Патти Лав отвечала на вопрос прокурора, Киа старалась на нее не смотреть.
– Здесь рисунки, что сделала для Чеза мисс Кларк. В подарок.
Патти Лав вспомнила, как нашла альбом под стопкой других, когда убирала у Чеза в комнате. Он явно прятал альбом от нее. Она села на кровать Чеза, открыла твердую обложку. А там, на первом же рисунке, – ее сын, прохлаждается возле коряги с той девкой. Болотой Девчонкой. Ее сын – с отребьем! Она так и задохнулась от гнева. Вдруг люди узнают? Ее трясло, бросало то в жар, то в холод.
– Миссис Эндрюс, объясните, пожалуйста, что изобразила на этом рисунке подсудимая, мисс Кларк.
– Здесь Чез и мисс Кларк на пожарной вышке.
По залу пробежал шепоток.
– И чем они заняты?
– Вот, видите – она передает ему подвеску из рук в руки.
“И с тех пор он ее носил не снимая, – думала Патти Лав. – Я была уверена, что у него от меня секретов нет. Думала, мы с ним ближе, чем матери с детьми в других семьях, так я себе внушала. Ничего-то я не знала”.
– То есть с его слов и по рисункам в альбоме вы знали, что ваш сын встречается с мисс Кларк и что подвеска – ее подарок?
– Да.
– Когда ваш сын двадцать девятого октября пришел к вам ужинать, была на нем подвеска?
– Да, и уходил он от нас в двенадцатом часу, и подвеска никуда не делась.
– А на следующий день, когда вы пришли в клинику на опознание, была ли подвеска на нем?
– Нет, не было.
– Как вы думаете, была у кого-то из друзей Чеза или у кого-либо еще, не считая мисс Кларк, причина снять с него подвеску?
– Нет.
– Возражаю, ваша честь, – поспешно сказал Том Милтон. – Показания с чужих слов. Домыслы. Свидетельница не может говорить от лица других.
– Принято. Господа присяжные, прошу не учитывать последний вопрос и ответ. – И, вытянув шею по-гусиному в сторону прокурора, судья сказал: – Осторожней, Эрик, ради всего святого, вы же профессионал!
Эрик Честейн как ни в чем не бывало продолжал:
– Хорошо, как свидетельствуют рисунки, подсудимая, мисс Кларк, поднималась с Чезом на пожарную вышку по крайней мере один раз; как известно, подвеску с ракушкой Чезу подарила она. И носил он ее постоянно, до самой смерти. После чего подвеска исчезла. Все верно?
– Да.
– Спасибо. Больше вопросов нет. Слово защите.
– Вопросов нет, – сказал адвокат.
51
Луна на ущербе
1970
Язык судебный, как известно, далеко не столь поэтичен, как язык болота. И все же Киа даже здесь улавливала сходство. Судья, очевидно, альфа-самец – здесь он хозяин, потому и поза у него внушительная, но при этом расслабленная, вальяжная, как у вепря-вожака. У Тома Милтона тоже и поза, и каждое движение выдают высокий ранг – еще один самец-лидер. Прокурор же, напротив, чтобы упрочить свое положение, делает ставку на широкие галстуки кричащих расцветок и пиджаки с подплечниками. Придает себе вес размашистыми жестами и зычным голосом. Слабому самцу приходится кричать громче, чтобы его заметили. А пристав, находясь на низшей ступени иерархии, не может обойтись без ремня с пистолетом, связкой ключей и громоздкой рацией. Иерархия подчинения повышает устойчивость природных популяций, а также некоторых искусственных, подумала Киа.
Прокурор в алом галстуке бодро шагнул вперед и вызвал нового свидетеля, Хола Миллера, – парня лет двадцати восьми, худого как щепка, с копной каштановых волос.
– Мистер Миллер, расскажите нам, пожалуйста, где вы были и что видели в ночь с двадцать девятого на тридцатое октября 1969-го, примерно без четверти два.
– Аллен Хант и я вышли на промысел с Тимом О’Нилом на его судне и поздно ночью по дороге назад, в Баркли-Коув, видели мисс Кларк на ее лодке, примерно в миле от берега к востоку от бухты, и шла она на северо-северо-запад.
– И куда этот курс должен был ее привести?
– Прямиком в бухту возле пожарной вышки.
Зал загудел. Судья Симс, потеряв терпение, стукнул молотком, и эхо звенело добрую минуту.
