– Графиня, как долго вы планируете пробыть у нас?
– Мне так жаль сообщить… с глубоким прискорбием… не могу описать, как мне жаль, что приходится это говорить… но мы вынуждены уехать… Графа призывают неотложные дела…
– О, да. Это так печально. – Королева с трудом скрыла своё ликование, а природа, казалось, подслушала её радость от вести о скором отъезде назойливых гостей: солнце внезапно блеснуло меж облаками и трава под его лучами заискрилась, как ковёр, усыпанный миллионами крошечных бриллиантов.
Стоило экипажу с графом и графиней отъехать, и король чуть ли не опрометью бросился в сад. Дорожки и скамьи были мокры, он всё же решил полюбоваться на лужи и присел на скамейку, чтобы упорядочить свои мысли.
Он пытался выкинуть из головы болтовню графа об отравлении. Граф ещё сколько-то времени внушал ему мысль о необходимости дегустатора. Дегустатор! Сначала это казалось нелепицей, но по мере того, как граф говорил, в сердце короля просыпалась тревога. После завтрака, который все съели без обычного аппетита, король, отчасти чтобы заставить графа умолкнуть, сказал:
– Ладно-ладно. Я позабочусь об этом. Можно назначить дегустатором кого-то из слуг.
– Мне кажется, что это не самая хорошая идея, – ответил граф. – Не смею давать советы в этом вопросе, но как можно быть уверенным, что слуга сам не окажется отравителем? А?
Король едва смог скрыть удивление. Один из его слуг – отравитель? Это невозможно!
– Про графа Мальпецци думают… подозревают… что его отравил как раз один из слуг. Это так и не удалось доказать, но подозрение пало именно на него. Я думаю, они всё равно повесили этого слугу. Да, думаю, так они и поступили. Может, вам стоило бы выбрать на эту роль кого-то постороннего, а?
Сейчас, сидя на влажной скамье, король искал аргументы против позиции графа. У него скопилось так много всего, о чём он хотел бы поговорить с отшельником! Это и ещё один вор, и эта морока с дегустатором, и сверки имущества – так много, о чём нужно рассказать! На краю дорожки в куче листвы, сорванной утренней бурей, послышался шорох. Листья зашевелились, приподнялись и снова опали, открыв взору короля влажное чёрное змеиное тело.
– Опять ты! – воскликнул король, вскочив со скамейки и бросаясь вниз по дорожке. Скорее, бегом – к приюту отшельника.
Глава 29
Свободны?
В деревне, в хижине Пангини, время тянулось так медленно, что Пии казалось, будто солнце и земля остановились, а утренняя гроза унесла весь воздух с собой, куда-то за тридевять земель.
– Почему Пангини велел нам сторожить здесь, а, Пия? Сторожить что?
– Или зачем, Энцио, – она коснулась рукой своего спрятанного под платьем амулета, чтобы почувствовать себя увереннее. – Не думаю, что у меня хватит сил почистить ещё хоть один гадкий горшок, постирать ещё одну грязную рубашку или выбить ещё один заплесневевший коврик. Я чувствую себя, как в тюрьме.
– Как узник, – добавил Энцио.
Они обрадовались, когда долгожданная тьма наконец опустилась на деревню, так что они смогли калачиком свернуться на своих соломенных матрасиках и заснуть в надежде, что завтра им можно будет уйти и пошляться по деревне, узнать новости и, что особенно срочно, избавиться от кошеля и перестать чувствовать себя виноватыми.
Светало медленно – будто рассвет с трудом оттеснял ночь с её позиций. Странное красно-оранжевое свечение разливалось по небу, когда Пия приоткрыла дверь и выглянула на улицу.
Они слышали, как поздно вечером хозяин вернулся домой. Вопреки обыкновению, он не спотыкался и не бранился, а быстро прошмыгнул через комнату к своей постели.
Проснувшись, он, казалось, не понимал, как себя вести. Он попробовал было ругаться, но вместо обычной неистовой тирады у него вышло какое-то неловкое бормотание.
– В каше комки. Да-да, грязные… ох… эммм… – он постучал по столу, как делал, когда чего-то хотел, и им пришлось напрячься, чтобы понять, что ему нужно.
– Нет, не хочу больше каши. Вы… эти… как его… кхм…
Пия и Энцио, стоя у него за спиной, смотрели на него, разинув рты.
Когда лавочник собрался уходить, так и не дав им ни одного поручения, Энцио спросил его:
– Хозяин, можно нам сегодня уйти?
– Уйти?
– Мне нужно сходить на рынок, – поддержала брата Пия.
– Я ведь должен подменить Рокко? – добавил Энцио.
Пангини развернулся, к нему вернулись привычные интонации:
– Разумеется, ленивые трутни! Думаете, вам можно валяться здесь целыми днями без дела? Приберитесь здесь, и потом сходите на рынок, и… И исполняйте свои обязанности! Ррррррр! – С этими словами Пангини захлопнул за собой дверь.
– Свободны! – прошептал Энцио.
Пия дважды коснулась своего амулета.
– Свободны!
В деревню постепенно возвращались обычные звуки: телеги грохотали по улицам, жители перекрикивались друг с другом, но людей было меньше обычного, а имевшиеся выглядели встревоженными и настороже.
– Странное что-то творится, Энцио…
– Франко наверняка знает что.
Однако, когда они добрались до рынка, их ждало разочарование: Франко нигде не было видно. Они спросили о нём нескольких торговцев из лавок, но в ответ услышали совсем не то, чего ожидали. Большинство, прежде чем ответить, озирались по сторонам, а отвечали лишь жестами, без слов: пожимали плечами, закатывали глаза, словно говоря: «Почём знать?» или «Какая разница?».
Пия помогала Энцио, пока тот дежурил в лавке. Она очищала апельсины, виноград и дыни и складывала их в аппетитные кучки. Посетители говорили мало, ограничиваясь просьбами подать им те или иные фрукты и овощи.
– Всё это очень странно, Энцио, очень странно. Как тебе кажется?
– Никто ни о чём не разговаривает.
Пия повязала себе на пояс грубый узкий мешочек, в который спрятала кожаный кошель. Время от времени она тихонько доставала его, проверяя, что он всё ещё там. В давящей тишине рынка она боялась, что кто-то нападёт и, приставив к её шее меч, отнимет его.
Когда Рокко вернулся, Энцио и Пия опрометью помчались по пыльным переулкам к дому синьоры Ферелли. Алые закатные краски уже померкли, и теперь над их головой висели грязные серые облака, подгоняемые ветром, несущим в деревню сильный, но успокаивающий аромат лаванды. Пии казалось, что это от того, что ветер прилетел сюда из великолепных садов замка.
Добравшись до хижины синьоры, ребята постучали в дверь и стали ждать. Спустя некоторое время они постучали ещё раз, и потом – ещё, уже громче. Но никто не ответил.
– Может, она не слышит, – предположил Энцио.
