— Ну да. То есть наркотики, алкоголь, табак — это просто способ избавиться от своей независимости? — вытерла салфеткой шоколадные следы с губ Шила.
— Или замужество, тоже своего рода привязанность или начальная стадия зависимости. В общем, привязанность — это такой поводок, который в лучшем случае привязан к конуре, в худшем — к столбу.
— Я не говорю о бытовой. Ты не понимаешь, что такое настоящая привязанность. Если раньше я пила из его рук при каждом прикосновении, то теперь бухаю из них и не могу остановиться.
— Значит, у вас уже отношения?
— Несомненно, у нас с тобой отношения. Я пытаюсь строить, а получается только городить.
— Да погоди ты строить отношения, для начала надо разрушить устои.
— Мне не хочется ничего разрушать. Любить хочу, как в последний раз.
— А мне бы хотелось, как в первый.
— Ты понимаешь что-нибудь своим женским сердцем?
— Неа.
— Я тоже, — посмотрел я на соседку справа, бабушку лет семидесяти, которая впитывала внимательно каждую реплику губкой своих милых морщин. На коленях у нее лежала программка. Я стал изучать скрупулезно бумажку, пытаясь разобрать буквы. Бабуля посмотрела на меня, потом поправила юбку. Я попросил у нее буклет одним кивком головы.
— Что? — зашипела сконфуженно старушка.
— Вы не так меня поняли, мне бы программку.
— Все я поняла, — улыбнулась мне сама ее мудрость.
Я уткнулся носом в историю спектакля. История этого кофе началась в Интернете. Стоило ему только налить мне на экран свое приятное мужское лицо, как оно тут же меня пленило. Не могу сказать, что он был красавцем, но встретиться сразу захотелось. Кофе варился месяц, а, может быть, даже больше. И вот пришло время разлить его по чашкам то ли для того, чтобы обжечься, то ли для того, чтобы заказать что-нибудь покрепче.
Я промотал глазами в потемках скучный текст пьесы до последнего абзаца.
Она никогда раньше не сталкивалась с такого рода жестокостью: долго всматривалась в его глаза. Там больше не было ничего такого, что могло бы ее любить.
Потом я передал историю Шиле.
После театра мы прошлись еще несколько улиц, пока не зашли в кафе. Я заказал столик на двоих. Стол был круглый. Если она сидела на без пятнадцати девять, то я, как всегда, опаздывал минут на пятнадцать. Все опоздания от неуверенности: глядя на нее, было понятно, что она уже давно хотела детей, а я все еще отставал. Я, Марс, был женат на другой планете.
* * *
Шила лежала в кровати, не зная, как ей уснуть. Врач советовала спать на левом боку, «так плоду будет спокойнее», засунув между коленок подушку. Что-то ее беспокоило, возможно, муж, который задерживался, им не давали вылет из Мюнхена из-за плохой видимости. Она старалась не волноваться, только по существу. Существо сопело в углу спальни, прикрыв лапами морду.
Шила встала, накинула халат, глянула на Джека. Ей хотелось его окликнуть, посмотреть, как вначале вскочат уши, а потом уже выглянут глаза. Шила промолчала, выскользнула из спальни на кухню, где, не включая света, подошла к окну и глянула в ночь… Многие окна еще не спали.
В воскресенье вечером все задумываются о счастье, видимо, сказывается конец недели. Кто-то переваривает субботу, другие не переваривают понедельник. Вопрос счастья по-прежнему открыт, как форточка, в которую можно увидеть звезды, а можно просто курить. Тело хотело спать, а душу все куда-то несло. Она, беспокойная, металась от бокала красного к телефону и обратно, потом начинала искать сигарету, но тут же вспоминала, что бросила, что нет больше с ним никаких отношений. «Но ведь это тело бросило, я-то душа, я же так резко не могу. Как бы я ни была открыта, я не могу всем отвечать взаимностью, у меня ее ровно на одного человека».
Она постоянно просыпалась, услышав во сне звук домофона, затем лифта в ночи, и наконец громкий, как в микрофон, железный голос ключа, будто шустрая рыбка, помогая себе металлическими плавниками, пробралась из замочной скважины в самое сердце.
Утро застало меня врасплох. Сквозь прохладу неба вышло солнце, словно кто-то достал апельсин из холодильника. Тот был яркий, холодный, осенний. Я зарядила свое утро чаем, мне показалось — слишком крепко, разбавила молоком, включив телевизор. Все равно чувствовалось, что чего-то в нем не хватает, какого-то сахарного звонка.
Сделала глоток и посмотрела на экран.
— Меньше всего я хотела, чтобы ты в меня влюбился. — Камера взяла крупным планом девушку.
— А я? — таращился на Шилу мужчина.
— А ты уже поливаешь мои кактусы и кормишь мою кошку.
— Мне требуется мужчина, а не тряпка.
«В понедельник он требуется как никогда. Это выходные можно провести и с тряпкой, в понедельник совсем другое дело. А его, мужчины, нет. Может, надо было варить кофе?» — задумчиво черпала ложечкой чай Шила.
* * *
— Может, кофе закажешь у девочек? — не отрывая глаз от журнала.
— Он тебя еще не достал?
— Кофе — нет, никогда, — посмотрел он на меня. — Хотя, знаешь, у меня был период, когда меня всё и все достали. Чувствуя, что я так больше не могу: или я, или они, я просто планомерно посылал всех на х… Скоро все ушли туда: родственники, подруги, соседи, коллеги, друзья и враги, даже случайные прохожие. Я остался один, в целом мире, я понял, насколько он большой, мне стало свободно и легко. И вот тогда я понял: всегда были у меня крылья, но, пытаясь взлететь, я почему-то махал хвостом. Телефон мой молчал, никто мне не звонил, даже ты. Я стал всем бесполезен. Меня объяла могущественная плодородная тишина. Правда, так было недолго, потом сломал руку, все мне стали накладывать гипс своей жалости, потихоньку снова оброс коростой, чешуей, зачесался псориазом новых и старых отношений и сношений. Душу поразила коррозия. Разъедает, проклятая, остатки чувств.
— Предлагаешь начать с тебя? — задумался я над красивой легендой Марса.
— Меня ты послать не сможешь.
— Почему ты так решил?
— Прошло больше двух секунд, — улыбнулся Марс.
— Ну и что?
— Ты знаешь, чтобы принять решение уверенному в себе мужчине требуется всего две секунды.
— А женщине?
— Ей всегда требуется такой мужчина.
— На что ты намекаешь?
— Сходи, что ли, к девочкам — они развеют твой сумрак. Что ты места себе не находишь? — отвлекся Марс на Артура, который то снимал наушники с желанием подняться, то надевал вновь, оставаясь в кресле. Диспетчеры молчали. Самолет был отдан автопилоту, и делать было нечего.
— Не знаю.
— Скажи лучше, какой сегодня день? — спросил его Марс.
— Понедельник. Есть шанс начать новую жизнь.
— А старую куда?
