— Не понимаю. Зачем писать неинтересные романы. Ты обещал мне кино.
— Ты поверила?
— Нет.
— Тогда какие претензии? Надо научиться смотреть на вещи объективно.
— Хорошо, что напомнил, надо белье из машинки достать.
— Железная женская логика.
— Тебе не понять.
— Может, объяснишь?
— Мы давно уже не верим прогнозам, но все равно читаем их. Когда это начинает нервировать, жутко хочется куда-то приложить руки, да так, чтобы подчеркнуть свою значимость в этом хозяйстве.
— И?
— Ты как прогноз: доверия нет, но послушать интересно, — открыла она стиральную машину и вывалила оттуда белье в тазик.
— Мир полон иллюзий, крошка.
— И продолжает полнеть, — посмотрела она на свой округлившийся живот.
— Еще бы, иллюзии калорийны.
— Иллюзии тоже надо чем-то кормить, — стала развешивать тряпки на сушилку.
— Вот я их и подкармливаю твоими обещаниями.
— Еще одна пищевая цепочка. А ты все смелее, я смотрю. Таблетки подействовали?
— Я рискую каждый день на работе, пашу как проклятый, чтобы ты была счастлива.
— Думаешь, я не рискую, выписывая тебе эсэмэски за рулем?
— Дура! Все, одевайся, идем в кино, только никаких больше эсэмэсок с риском для жизни.
— Я передумала, я уже есть хочу.
— Все равно одевайся.
— Как одеваться?
— Как на свидание.
— Я на свидание хожу без белья.
— То есть во всеоружии.
«Неужели тебе не интересно, к кому? — подумала про себя Шила. — Неужели не спросишь?»
— Долго я еще буду ждать? Что ты там делаешь, Шила?
— Я чувствую.
— Что?
Шиле очень хотелось сказать: «Я чувствую, ты рядом, ты через дорогу, стоишь и ждешь зеленого. Теперь ты понимаешь, почему у нас с тобой ничего не получится?.. Мне нужен тот, кто пойдет на красный».
— В животе, — не смогла она вымолвить то, что думала, положила руку на живот, будто тем самым хотела подчеркнуть, что не врет.
* * *
Из-за туч выглянула жара. Горы волн смывали один за другим горные пейзажи облаков. Я чувствовал себя покупателем в галерее картин, которому предлагали картины с видами на заснеженные вершины. Мне хотелось купить всю коллекцию. Всю стихию.
— Солнечный свет, как флюорография, сразу видно, кем ты дышишь, — вышли мы на улицу после недолгих сборов. Город покрыла летняя пыль, бюджет ему урезали, и теперь он уже не мог крутить хвостом, чтобы ее стряхнуть. Только ветер, то и дело поднимая стаи пылинок, посылал их на нас. Шила отворачивалась, закрывая лицо рукой и придерживая длинные волосы, которые тоже не прочь были покружиться в ветреном вихре…
— У меня такое впечатление, что ты все время убегаешь от меня.
— Нет, не убегаю, избегаю, — шел я наперекор мелким внезапным стихиям.
— Ненавижу ветер.
— Даже перемен?
— Особенно перемен.
— А как фильм называется?
— Не грустите, девушка! Кругом лето.
* * *
Мы доехали до центра, бросили машину одну, сами пошли гулять, не имея какой-то определенной цели.
— Какое красивое здание, что-то я его раньше не замечала, — задрала голову вверх Шила.
— Театр кукол, — проходили мы сквозь толпу людей, что мирно болтали и курили у дверей.
— Тогда понятно, почему не замечала.
— Видимо, первое отделение закончилось, антракт. Может, зайдем?
— Я с детства не люблю кукольные мультфильмы. К тому же у нас нет билетов.
— Надо бороться с детскими комплексами. Пошли, мы всегда так ходили раньше.
— А я не ходила, училась как проклятая. Хотя не могу сказать, что это было неинтересно.
— Филологическая дева. Ты такая умная! Наверное, хорошо училась?
— Да, на собственных ошибках.
— Ну, так мы идем, — взял Марс за плечи Шилу и потянул к входу, который уже потихоньку засасывал зрителей.
— Я не люблю авантюры, — все еще препиралась Шила, хотя ей очень хотелось совершить какое-нибудь крошечное преступление, за которое не посадят, даже не поставят в угол.
— Просто ты не пробовала.
— Верно, вдруг понравится.
— Даже не сомневаюсь. С преступлениями — как с чувствами: они сильнее нас, от этого страшно интересно.
Места были далеки от сцены, когда свет начал садиться, мы перебежали в первый ряд, где я давно уже заприметил пару свободных мест. Зрители в театре — словно яйца в одной безразмерной бархатной подложке. Яйца в театре вылуплялись дважды, в антракт и по окончании. В этот момент рождалась публика, она начинала щебетать и хлопать крыльями, словно пыталась взлететь.
Главная героиня, как и подобает главной, влюблена безответно. Полные эмоций глаза и пронзительно добрый голос. По ее искренней улыбке было видно, что она отчаянно ищет позитива при полном крушении надежд. Она общалась с близким другом, настолько близким, что о сексе не возникало даже и мысли, ему она была готова выложить всю свою жизнь. Потому что тот был женат, а, значит, не опасен.
В антракте мы ели мороженое.
— Что нас может объединять? Мы такие разные.
— Главное у нас общее.
— Что именно?
— Закрой глаза — скажу.
— Ну, закрыла.
— Теперь открой рот.
Я положил Шиле за губы полную ложку мороженого:
— Догадалась?
— Мы оба любим шоколадное мороженое, — заулыбалась Шила, растворяя во рту прохладное блаженство.
— Как тебе спектакль?
— Модель идеальной женщины.
— Да. Сильная женщина; глядя на таких, не хочется ставить на себе крест, — смотрела, как тает мороженое, Шила. Потом ложкой подбирала разводы.
— Любить — как это сложно, когда уже обломали.
— После такого быть любимой уже расцениваешь как большую удачу. А влюбиться, как эта девушка, и подавно.
— Знаешь, есть такой психотерапевтический трюк, когда одну привязанность заменяют другой, ну, к примеру, наркоманов подсаживают на чай или йогу. Он так же остается в плену зависимости, но уже другой.
— Или другого, как в этом спектакле, — поняла меня с полуслова Шила. — По-твоему, наркотики, алкоголь, табак — это просто способ избавиться от своей независимости? — вытерла салфеткой шоколадные следы с губ Шила.
