— Да, будем валяться до твоего дня рождения. Я еще не придумала, что тебе подарить.
— Если это вопрос, то блокнот. Только не в клетку.
— Блокнот? В телефоне же есть.
— Так нет клеток.
— А зачем тебе клетки?
— Надо решить одну задачку.
— Опять шахматы? — начала рисовать в воздухе фигурки Шила.
— Да.
— Ты сведешь меня с ума со своими шахматами.
Она была права, стоило только увидеть клетку, будь то клетка с птицей, окна дома, кроссворд или чье-то клетчатое пальто, сразу всплывали в памяти недоигранная шахматная партия и ее многочисленная толпа продолжений.
— Хорошо, будет тебе блокнот. Что еще?
— Праздника хочу. Пойду поставлю чайник.
— Я тоже хочу, — произнесла она тихо, для себя. «К праздникам привыкаешь быстро, как к хорошему отношению… календаря. Просто смотришь на него, ешь, спишь, любишь. Солнце светит. Но стоит ему только пропасть — ни аппетита, ни сна, ни любви».
— Я люблю, когда в дом приходит праздник. Как бы сделать так, чтобы он не уходил? — крикнула она ему на кухню.
— Кто же его не любит. Но нас много таких, а праздник один, — усмехнулся Артур, стоя у окна и разглядывая погоду. «В такую погоду можно никого не любить, и так хорошо».
— Ну, так ты вернешься? Тебя ждать?
— Ага, скоро, — поставил он на плиту чайник. — Погода такая хорошая, чего ты в постели сидишь?
— А что делать?
— Иди к своему мужчине и соблазняй.
— Был бы мужчина — пошла.
— Ты, главное, соблазняй, а мужчина появится, — вспомнил он свой сон с колодцем.
Артур оставил окно и снова вернулся в спальню. Шила лежала на кровати, подогнув под себя одну ногу, вторую согнула в колени и положила на нее руки и голову. Она сложилась в одну стройную женственность, подчеркнутую правильными контурными линиями. Словно бисквит в разрезе, слой за слоем: щиколотки, голень, бедро, талия, грудь, руки, лицо, волосы. Они ждали.
— Помогите, на помощь! — закричала, смеясь, Шила. — Ну наконец-то. Я тебя соблазняю, а тебя нет и нет. Помоги мне, я застряла.
— Где? — разглядывал я Шилу, которая лежала, поджав под себя ноги в постели.
— Сама в себе. Раньше я могла лежать на животе, а теперь неудобно. Вытащи из-под меня ногу.
— Обе?
— Не, правую можешь оставить.
— Я бы взял обе, — вытянул я из-под Шилы ее левую ногу.
— Только за наличный расчет.
— А гарантия есть?
— При правильном хранении и использовании они никуда не уйдут. Тело прилагается.
— А можно о теле поподробнее?
— Что вам рассказать о себе? Я сейчас переживаю период, когда надоело варить кофе самой себе и хочется, чтобы кто-то мог его приготовить для меня.
— Ну а я куда уходил, по-твоему?
* * *
Я давно заметил, что утром время летит быстрее: его запросто можно проспать, а если ты даже вовремя встанешь, то его катастрофически не хватает. Вечером — другое дело: время растягивается до таких размеров, что никогда не удается пораньше лечь спать.
Мы не выспались и уже сидели пристегнутые к креслам, словно пассажиры утреннего рейса были готовы к полету. Когда Шила вела машину, я чувствовал себя английским водителем при левостороннем движении, только без руля и педалей. В критические моменты я нажимал на последние, а их не было. За рулем сидела жена и успокаивала меня. Я старался не нервничать по пустякам. Плохой из меня инструктор.
Светофор моргал зеленым глазом.
— Тормози, — шепнул я.
— Может, успеем? — давила на газ Шила.
— Того не стоит.
— Как скажешь, — нажала она на тормоз. Машина встала как вкопанная, но мы еще двигались по инерции внутри нее, пока нас не остановило ремнями безопасности. — Могли бы успеть, — извинилась Шила. На углу застыл постовой, он взял власть в свои руки на этом участке, по которому должна была проехать настоящая власть, с мигалками, с эскортом, именно так она подкармливала всех остальных, кроша им с барского стола пусть маленькую, но власть, по сути, подсаживая всех на нее, на ту, на которой и сами они сидели.
— Теперь ждать неизвестно сколько.
— Шесть лет.
— Уже меньше.
— А может, и больше.
— Я так на работу опоздаю.
— Работа для того и существует, чтобы опаздывать. Послушаем погоду пока, — прибавил я звук радиоприемнику.
— Она непослушна, — играла словами жена. Это означало, что настроение ее поднялось до нормы. Наконец власть проскочила, полицай нажал нужную кнопку и смыл всех в одну канализацию. Народ двинулся вслед за имущими.
— Здесь можно правее, высадишь меня на светофоре, — попросил я Шилу.
— Мне страшно… дальше одной.
— Ты должна научиться ездить одна, пусть немного, но одна. Да и парковаться там легче, возле универа.
— Я поняла, главное в жизни — найти свою парковку.
Я оставлял ее с трафиком наедине, а сам еще пару остановок стеснялся на метро.
— Несколько теплых слов, пара его поцелуев, одни крепкие объятия — я вооружена до самого вечера, — произнесла Шила, как скороговорку, не спуская глаз с красного, поцеловала меня в щеку не думая, всей ее сущностью уже завладели желтый свет и коробка передач.
В вестибюле метро было по-утреннему людно. Будто небольшая революция, восстание спавших. Они торопились взять в свою власть почту, телеграф и банки. Я тоже потолкался, нехотя, будто для галочки. Эскалатор подбросил меня до платформы. Внизу восставших было еще больше, я оставил за собой в толпе тоннель, который, словно рана на молодой коже, быстро затянулся, зарос людьми, заполнился болтовней. Та, в свою очередь, затянула меня в вагон подлетевшей с гулом электрички. Внутри душновато, пахло людьми. Люди, как горы, они свой климат устанавливают: одни задерживают любые циклоны, и за ними солнечно всегда, другие продуваемы со всех сторон, от таких сквозит одиночеством. Сквозь отрытые форточки махал на всех неутомимым веером ветер. Будто за стеклом роза ветров, одна на всю вазу.
— «Добивайся поставленных целей, йелец хыннелватсоп ясйавибод, а потом уже покоряй, делай детей, а не поделки», — читал я туда и обратно, покачиваясь в вагоне на плакате, что висел рядом со схемой метро.
* * *
— Что делаешь? — позвонил я жене между занятиями.
— Книгу читаю.
— Интересная?
— Нет.
— Может, лучше сходим куда-нибудь вечерком?
— Не понимаю.
— После работы?
