— Еще как, — глотнул он вина. — Смори, чтобы не раскусил. — Марс уставился на Шилу так, будто решил продать ей свои глаза не задорого, в крайнем случае подарить. Она же никогда не требовала от людей взаимности… если очень надо, она брала сама.
— Может, пойдем покурим? — встал Марс с кресла, подошел ко мне.
— Пошли, — поднялся я вслед за ним.
По пути он успел зайти в детскую. Там рыдал Федор.
— Ну что? Что случилось, Федя? Ты же часть меня? Часть моего ребра, моего тепла, моего мирка. — Марс подошел к кроватке, рядом с которой готовила бутылочку с молоком Вика, и качнул детское ложе.
— О, видала? Замолк. Вот что значит отец, — поднял он вверх многозначительно палец, посмотрел на Вику, прижал палец к губам: «Все, ухожу, тихо», — и удалился из комнаты. Я ждал его в прихожей, он тихо затворил за нами дверь, за которой нас оглушила звездная ночь. Она обрушилась на нас всей своей красотой. Стая белых чаек, словно стая писем, выхваченная фонарем во мгле, показалась бумажной. Скоро почта канула во тьму, а звезды остались.
* * *
Когда за рулем была Шила, я, конечно, напивался с Марсом. И мы выходили покурить в ту же ночь, с теми же звездами, сместив угол зрения на несколько градусов, которые позволяли посмотреть нам на происходящее с нами из-за угла.
Мы вышли на улицу и провалились в кромешную темноту. Скоро проявились детская площадка и парковка. Губы наши молча мяли фильтры.
— Чего так темно-то? Ночь, что ли?
— Она. Что-то накидались на ночь глядя. Сколько сейчас? — спросил я, абсолютно незаинтересованный в ответе.
— Не важно, который час, если есть вино, то его надо выпить.
— Мне кажется, я уже и вкуса вина не чувствую. Все равно что целовать красивую женщину, едва пережив страстную ночь с другой. Жалко добро переводить.
— Да ладно тебе, завтра суббота, выспишься, — курил в небо Марс, задрав голову, будто искал там тезку.
— Чувствую, завтра буду болеть, — улыбнулся я.
— Хватит ныть, Артур. Хорошо же посидели. Тебе надо чаще практиковать, хотя бы по выходным. В субботу полезно выпить бокал хорошего вина.
— А если не с кем?
— Тогда два.
— Смогу ли я ему завтра посмотреть в глаза?
— Кому?
— Зеркалу. Вот в чем вопрос.
— Шила — твое зеркало.
— А твое — Вика?
— Редко. Когда не в рейсе. Тебе хорошо, ты теперь вечерами дома. Кстати, что вы делаете вечерами?
— Молчим.
— Вам с женой не о чем поговорить?
— Нет, просто есть о чем полежать, — засмеялся я.
— Только не говори мне, что вы без ума друг от друга.
— Нет, без ума только я.
— Значит, медики не ошиблись, шучу. Безумие прекрасно. Это единственная форма существования, при которой можно быть счастливым всегда, остается только выбрать, чем наполнить содержание.
— Предлагаешь еще по бокалу на посошок?
Марс не ответил мне, только выдохнул порцию дыма и ушел в облако, будто я последним вопросом использовал функцию «скачать в облако».
Я тоже ушел ненадолго в себя, в свое, в его, в наше общее: по окончании школы Артур все еще не знал, кем он хочет стать, в отличие от своего друга Марса, который постоянно твердил, что обязательно будет летчиком. Когда они шли из школы, бросая вверх то портфели, то сменку, а потом ловили, если получалось поймать, либо подбирали с земли и, не отряхивая, снова запускали в космос, они жонглировали мечтами. Весенний порывистый ветер играл вместе с ними. «Я тоже буду так летать когда-нибудь, даже выше!» — кричал Марс. Он бросал слова на ветер. Тот схватывал все на лету, будто пытался их сдержать. И сдержал. В итоге в летную школу Артур и Марс поступили вместе, вместе влюбились в одно небо, в одну Шилу, вместе сделали ей предложение, но ответила она Артуру, а Марс довольствовался Венерой. Именно так Марс звал иногда Вику. «Я с Марса, она с Венеры».
— Садик? — спросил я, пытаясь вернуть себя обратно, и указал на детскую площадку. Мой взгляд нашел этот объект внимания, потому что чувствовал: еще чуть-чуть, и речь пойдет о работе. Снова придется говорить, за что отстранили и на сколько. Что он преподает в школе гражданской авиации и хороши ли там девочки, не закрутил ли он с кем-нибудь из учениц и почему. Артуру не хотелось говорить об этом. Сейчас, лишенный неба, он будто в ссылке, очень переживал, что не может летать на него, а Марс мог. Теперь они были в разных плоскостях, точнее сказать, Артур в плоскости, а Марс в небе. Артур ревновал небо. «Чушь какая-то», — остановил свой млечный путь мыслей я и вернулся на землю.
— Да, для продвинутых, для детей-индиго.
— Твой-то индиго?
— Само собой, как у всех.
— Значит, своего отдашь туда.
— Да, думаю, в понедельник отведу.
— В понедельник он уже сам дойдет, — подхватил я его шутку. Губы наши, пытаясь сесть на шпагат, доверили на время сигареты зубам, те, в свою очередь, отдали их скоро в добрые руки. Хлопки смеха гулко отдавались в колодце двора. Двое мужчин затушили сигареты и, бросив их в урну, вернулись в дом.
— Я бы на твоем месте так не переживал.
— А как бы ты переживал?
— Ну хватит. Считай, что тебе дали отпуск и путевку на курорт с молодыми девчонками, — приобнял меня Марс, когда мы уже были в парадной.
— Ты не понимаешь. Раньше. От нее пахло любовью за сто километров, а может быть, даже за тысячу. Я летел на этот запах, как кот на валерьянку, по пути совершая подвиги и преступления. Много ли надо мужчине для счастья, чтобы ждали.
— Артур, ты Артур или не Артур? Ну? — прихватил мои руки сзади под локти Марс. «Артур, Артур, ничего ты не понял. Я же хотел, чтобы ты всегда был с ней, а не только когда ты на работе. Мне бы такую бабу, как у тебя, я бы жил не тужил, на хер работу, небо, на хер общение, книги, жену, детей, даже кино на хер, пусть оно само смотрит нас… только я и она!»
— Да Артур, Артур.
— Вот и отлично, — отпустил он меня. — Давай лучше вспомним что-нибудь приятное. Помнишь наш выпускной? Мост помнишь?
— Еще бы. Как на рассвете мы прыгали с моста, дураки. Сейчас такое никому и в голову не придет, воды не так много теперь в реке, да и жизнь подорожала.
— Мне всегда нравился этот висячий мост, словно соединивший природу и город. Удивительное ощущение — смотреть с него на ледоход весной, будто летишь над землей, льдины белыми облаками проносятся под ногами. Черт, опять я про небо. Извини, — снимал туфли в коридоре Марс.
* * *
— Не смотри так на меня, — лежала Шила, широко расправив свои крылья, брошенные на кровати хаотично. Она будто кого-то ждала.
