— Ты же для себя.
— Не, роды — это не для меня. Я это поняла после двух выкидышей. Даже не уговаривай. Рождение человека — это кровавая революция. Эмиграция души в тело. Жизнь, по сути, смена одного теложительства на другое, — начала умничать Елена.
Я не стала рассказывать Елене о малыше, который барахтался во мне. О муже, который рисует ему на моем животе то бабочек, то улыбки, то букеты. Стало щекотно. Шила вспомнила, как он держал в своих ладонях шар, рвавшийся из ее живота. Пупок выпирал наружу, словно полюс на глобусе.
— Скоро вокруг этого пупа земли закрутятся наши жизни, — рассматривал малыша руками отец.
— Он тебя слышит, — чувствовала я ответный толчок с поверхности зарождавшейся планеты.
— А ты?
— Вы слышите меня? Я спрашиваю, как продвигается ваша кандидатская? — уткнулись мысли Шилы в железную ограду очков завкафедрой. Сознание Шилы вернулось в аудиторию.
— Когда думаете защищаться, Шила? — продолжал шеф, будто приглашая к барьеру.
— В следующем году, — ответила Шила. — Работа моя почти готова, статьи в ВАК написаны. «Защита… значит, я похожа на женщину, которой нужна защита. Я действительно в ней нуждаюсь, но разве кандидатская сможет меня защитить от чего-то? Я бы не отказалась от Аваст или защиты Касперского, а еще лучше Баскина или просто Артура, когда же мой муж научится защищать меня от других?»
— А что так медленно, — все еще висели над Шилой очки.
— Так я работаю… — Надо было что-то срочно придумать Шиле, чтобы отразить удар.
— Все работают.
— Я работаю над учебником итальянского языка, — увидела она подсказку, опустив глаза, на столе перед ней лежал учебник корейского. — Мне заказало одно итальянское издательство. — И чтобы совсем уже рассеять сомнения среди коллег в своей профпригодности, Шила соврала: — Учебник выйдет в Милане через год. «Почему в Милане?» Она должна была сказать «Венеция» или в крайнем случае «Рим». Как ответила бы на вопрос о любимом фрукте. Несомненно, «яблоко», ну в крайнем случае «апельсин», если яблоки не очень, а тут ты вдруг говоришь «слива».
* * *
Когда я вышел на сцену, то почувствовал себя маленьким телевизором, который находится все время под присмотром женщин. Они пытались разглядеть, что идет по ящику. Хотелось переключить его на спорт, чтобы они хоть на время, хоть некоторые из них потеряли интерес к этой программе.
Я разглядывал воздух в комнате, он был прозрачен, сквозь него проступали фамилии с книжных полок. Ярче всех из трех букв. Я не верил в псевдонимы из трех букв. Сразу понятно, что в самой книге.
Сегодня я должен был рассказать своим девушкам о том, как надо было себя вести в непредвиденных обстоятельствах, на высоте десяти тысяч, как гасить панику среди людей и внутри себя.
У меня в практике не было ничего такого. Я выдал сухую теорию. Теория, не подкрепленная практикой, все равно что слова, не оплодотворенные делами. Все скучали. «Хорошо, а если вот так?» Я решил встряхнуть немного женское общество.
— Было со мной однажды, я никому прежде не рассказывал, до сих пор переживаю тот полет: летели из Барселоны в Питер. Погода была отличной, — начал я сочинять на ходу. — У всех хорошее настроение, включая пассажиров и экипаж. Летим над Альпами. Я вышел по нужде, нет, не из самолета, конечно, из кабины пилотов.
— Как тебе удается выглядеть все время счастливой? — насадил я на остроту бортпроводницу, едва увидел.
— Все труднее, — засмеялась Кристина.
— Когда Света входит в комнату, свет можно не включать, — бросил я второй стюардессе, чтобы она тоже не осталась обделенной вниманием. Та улыбнулась мне лицом, полным вопроса: «Воды или еще чего?»
«Еще чего! Крепче-то ничего нет?» — ответил я ей безмолвно.
— Со Светланами можно экономить на свете, — поддержала мою шутку Кристина.
— Смотря где, — открыл я дверь в туалет и тем самым заставил захихикать стюардесс.
Только я справился, уже на выходе из туалета самолет неожиданно дает такой крен, что посадил меня снова на унитаз. Не то чтобы я испугался, испугался — не то слово.
Стены качнулись, столы, стулья поехали, небольшое сотрясение мозгов в три-четыре балла… все уставились. Гарем мой проснулся и включил на полную свои микрофоны.
— Следующий толчок выбрасывает меня из клозета. В салоне шум, суета, щелканье ремней, пролитый кофе, детский плач, легкая клаустрофобия и зачатие паники…
* * *
С каждой минутой жары увеличивалось количество сумасшедших, будто они выползали из спячки и начинали бродить по городу в поисках новых измерений. Они делились на агрессивных, припомнился мне брызгавший слюной мужик в метро: «Пентагон наступает, враги уже точат ножи у границы», на добрых: встречал я нашего вахтера каждое утро, который все время улыбался, протягивая мне ключи от аудитории: «Вы что преподаете? А-а. Ключи, кстати, от моей квартиры, денег там нет, но там отличная стоит всегда погода»; и на самодостаточных, тех, что общались исключительно сами с собой, словно постоянно бормотали заклинания типа: «сим-сим, откройся», «трах-тибидох» или «мутабор». Всех их объединяло одно: все они ждали каких-то перемен и бредили Апокалипсисом.
— Ты опять опоздала, — обнял я ее пальто и только через несколько мгновений почувствовал живущее в нем тельце, точнее сказать, два.
— Скажи спасибо, что вообще пришла, — скинула с себя пальто Шила, а вместе с ним еще лет пять.
— Я с тобой скоро с ума сойду, — принял я синее сукно, потом долго целовал ее лицо и шею.
— Я с тобой тоже готова куда угодно.
— Так куда идем?
— Может, для начала на компромисс?
— Это слишком далеко. Я не выдержу, я соскучился.
* * *
В полнолуние я все время мечтал увидеть девочку на шаре. Но девочки не было, брошенный ею шар остановился посреди темной комнаты желтым фонарем. Шар был абсолютный, от него не было ни тени сомнений, что ночью лучше спать, лучше дома, лучше с женой… Дома в окне ночь не такая могущественная, просто картина, «Квадрат Малевича», который можно запросто замазать шторой. Висит себе у всех на стене, никому нет дела до шедевра.
Звезды впивались в меня, словно жужжащие осы, своим непререкаемым светом. Они жалили мое одиночество, и разогнать их не было никаких сил. Я ускорился, они за мной, я побежал, они ни на дюйм не отпускали меня, пока я не юркнул в подъезд. Здесь было тепло и спокойно, я заглянул по привычке в ящик, там, как и в электронном, только бумажный спам. Ящики, будь они виртуальные или железные, не отличаются содержимым. С людьми тоже такое сплошь да рядом, снаружи на них может быть натянута кожа нравственности, а внутри та же пустота, набитая кишками, одни потроха, что сердце, что мозги. Жаль, а ведь могли бы быть интересны. Ноги перебором подняли меня на октаву выше, я нажал на кнопку лифта, тот двинулся с моего этажа. А что, если я, порядочный, и правильный, и пунктуальный, уже давно приехал домой и меня встретила спокойная, бытовая красавица жена, с которой мы поужинали уже и легли смотреть сериал в три глаза, потому что одним я буду смотреть на нее. Я буду уверен, что меня любят, однако она скажет, что устала и хочет спать.
