Я прислушался к ее носу, жена вдыхала ночь, у которой не было никакого запаха, потому что жена спала. Во сне не до запахов.
* * *
Я проснулся, свет меня застал врасплох. На меня смотрел ее глаз. Будто солнце, которое светило в любую погоду. Шила тоже проснулась, улыбнулось ее пол-лица, образовав угол у губ. «Я заработал угловой», — все еще вертелся у меня в голове вчерашний футбол. «Я люблю твое лицо, даже пол, пол-лица мне было достаточно, чтобы выпить любви, целое, чтобы напиться, чтобы любить тебя утром, как сейчас, когда я лицезрел твой профиль».
Она откинула одеяло и долго лежала в кровати, не решаясь взглянуть на время, было ясно, что полдня уже позади: вместо телефона взяла в руки зеркало и внимательно посмотрела на себя. Лицо ответило ей благодарностью за долгую спокойную ночь: «Спасибо за сон, теперь налей мне кофе». Выходные она любила только за то, что можно было долго просыпаться, долго принимать душ, долго пить кофе. В выходные была возможность растягивать те самые крошечные удовольствия, на которые в обычной жизни времени не хватало.
— Джульетта, наверное, — прокомментировала она эсэмэску, которая, словно монета, звякнула в ее телефоне. — Или спам.
— Это не одно и то же?
— Ей бы твое сравнение не понравилось.
— Джульетте вообще может что-нибудь нравиться, кроме Ромео? — зевнул я, как сытый лев на свою самку, стоя в одних трусах, чувствую себя хозяином трехкомнатной саванны. Льву было скучно кого-то обсуждать.
— Конечно. Я.
— Ты уже занята, ты моя. Сексуальна и этим опасна.
— Вау.
— Ты чего так рано вскочил? — взяла она пульт со стола и включила телевизор.
— Я думал о тебе так сильно, что забыл про сон.
— Чего думал? Надо было действовать. Вот, как раз в тему, — прибавила Шила звук. — Как у тебя в личном?
Женщины — существа сложные, но одно я уяснил четко в общении с ними, что лучше быть мартовским котом, чем апрельской капелью.
— Крепче или слаще?
— Ты про кофе?
— И хватит смотреть всякую чушь, — вырвав пульт из рук жены, Артур переключил программу. Там тоже шел какой-то сериал:
— «Его не было только ночь, а я будто год уже не спала с мужчиной».
Шила залила комнату смехом.
— Вот видишь, все так думают, — подошла она и повисла на моей шее мягким фланелевым полотенцем.
— «Он задерживался, я заснула на расправленной кровати прямо в одежде. После того как он впервые раздел меня, я поняла, что не умею раздевать себя. Он умел, я — нет», — продолжал комментировать наши отношения женский голос с экрана.
— Если бы я был жестче, я бы бил тебя всякий раз, когда ты вякала, — вдохнул я волосы Шилы.
— Лучше скажи мне, о чем ты все время думаешь? Только не говори, что обо мне.
— Не скажу.
— Вот и не говори.
— То скажи, то не говори, вечно вгоняешь меня в неопределенность.
Становление подкаблучника. Мужчине иногда необходимо быть грубым, чтобы сменить обстановку, поставить на место ее, прекрасную и капризную. А уж она, женщина, пусть после раскладывает все по полочкам.
Я попытался найти своими губами ее розовые, она спрятала голову мне в грудь.
— Может, поцелуемся?
— Я еще не настолько влюблена.
— А ты не дура.
— Но у меня много подобных дурных привычек.
— У меня очень плохие привычки.
— И какая из них самая плохая?
— Я не целуюсь без любви.
— Какие еще?
— Чистить зубы.
— Доверь эту миссию мне, — настаивал я на поцелуе.
— Не, я сама! Остаешься главным по кофе, — вырвалась она из капкана моих рук и оказалась в ванной. Там она посмотрела на себя в зеркало: «Да уж». В воскресенье она позволяла себе долго ходить по квартире с сонными волосами, собираясь мыслями, что рано или поздно их надо будет будить, чтобы не шокировать публику.
Он был удивительно щепетильным во всех отношениях. Ее вопрос: «И зачем ты тащишь в дом всякий хлам? От которого другие избавились. Зачем тебе чужой хлам, тебе своего мало?»
Я снял с плиты кофе, разлил по чашам, в ожидании Шилы открыл новости на Яндексе: там две страны делили имущество, будто супруги после развода. Разводу предшествовал скандал, я бы даже сказал, драма. Две страны, две сестры, третья, самая умная, рассорила их окончательно и взяла на себя роль обвинителя, адвоката и прокурора в одном лице. Суд присяжных вынес старшей сестре: виновна. Этот процесс мне уже успел набить оскомину. Открыл страничку с местными новостями: «сбит пешеход, авария на Кольцевой, пьяный водитель въехал в столб, во Всеволожском районе двое мужчин изнасиловали 14-летнюю девочку». Я остановил бег зрачков и сделал глоток: «пьяные школьники на домашней вечеринке напоили подругу водкой и издевались над ее обнаженным телом всю ночь», дальше глаза мои не успели пробежать. «С другой стороны, кому было бы интересно, устрой они вечеринку с чаем, пирожными и бальными танцами». Хорошими манерами никого не удивишь, как и хорошими новостями. Можно только вызвать зависть. Настоящие новости должны быть дерьмовыми, чтобы люди чувствовали, что их жизнь просто праздник, что их проблемы — прыщи на коже собственного воображения.
Ничего нового, ничего хорошего, я закрыл страницу и отдышался. Такое красивое утро так испортить. «А что, если она действительно не любит меня? — вспомнил я несостоявшийся поцелуй. — Нет, тогда бы я это тоже прочел бы в Яндексе. Это же новость мирового значения, к тому же вполне себе дурная».
Дождь за окном все сильнее, сначала он шел, теперь ускорил шаг, будто близок был финиш, а у него еще оставались силы для победного рывка: промелькнул в моей памяти финиш одного из ходоков после пятидесяти километров марафона, когда тот, измочаленный долгой борьбой, не дойдя до финиша, повернул обратно, потом в сторону зрителей, ясно было, что спортсмен поплыл, он заблудился, он забыл, куда шел. Что было не мудрено после пятидесяти километров. (Порой я забывал, зачем шел на кухню, от досады открывал холодильник, заглядывал внутрь, не найдя никакого вкусного ответа, закрывал и шел обратно в глубь квартиры.) Ходок не понимал, почему он должен был идти туда, куда указывали трибуны. Кругом все кричали и призывали его дойти до финиша. Следом шел какой-то поляк, тот понял, в чем дело, и, взяв парня за руку, отвел бедолагу к финишу. Было впечатление, что этот дождь тоже потерялся, он шел, сам не зная куда и зачем, либо он хотел просто-напросто смыть нас с лица земли. В любом случае, скоро я выйду и постараюсь отвести его к финишу, хотя в душе я, конечно, надеялся, что тот к моему выходу из дома уже дойдет до точки. Когда я обернулся, Шила уже пригубила кофе. Вот кого она хотела поцеловать уже давно.
* * *
Тело мое вышло на улицу и протянуло ладонь, дождь взял ее, и мы пошли вместе. «Земля, что у тебя стало с лицом? Что с тобой сделал этот сопляк? Дождь, что ты сделал с ней?!» Лицо ее распухло от воды и дышало лужами. «Я убью тебя», — достал я свое единственное оружие, зонт, и, словно шпагой, проткнул им дождь, кровь стекала по капрону. Я убил дождь. Одним уколом. Или только ранил? «Нет, убил», — увидел я пузыри на лужах, явный признак конца стихии. Дождь действительно скоро сошел на нет.
