— Ты про меня или про фильм?
— Про обоих.
— А что за кино?
— «Ничего нового». Он смотрел на нее так долго, так испытующе, что бедняжка успела за это время влюбиться, остыть и даже возненавидеть.
— Счастье слишком быстро входит в привычку, войдет, покрутит своим розовым хвостом, а тот возьми и отвались. Приделывай его обратно, не приделывай — все б/у.
— Счастье — это когда нигде не болит и во всем прет.
— Ну мало ли у кого что не прет. Это житейское. По виду он уже не мальчик, я бы сказал дед. Откуда взялась ненависть? — всматривался Артур в старика на экране.
— От его бессилия. Он несчастен. Половое бессилие губит в нем все мужское.
— Я же говорю, что все дело в хвосте.
— Он, как баба, закатывает скандалы, пытаясь всю вину сложить на нее, на свою женщину. Самый простой способ для этого — ревность.
— Я вижу. Утро застало его врасплох… в одних трусах, — снова посмотрел я на экран и намеренно сполз по ногам Шилы на пол.
— Я вот все думаю, если к твоим ногам падает мужчина, это сила земного притяжения или неземного обаяния?
— Это от голода. Что у нас на ужин?
— Коньяк. Я уже начала его есть.
— Проблемы?
— Апатия.
— Еще бы, такие фильмы смотреть — нахватаешься всякой вирусни, — дотянулся я до пульта, который лежал на диване, и вырубил старика. — И хватит уже париться по мелочам!
— Это все, что ты мне можешь сказать?
— Нет, это все, что ты должна научиться делать. — Я смотрел на небо.
* * *
Прошло еще несколько часов, за которые мы успели приготовить еду, я занимался мясом, Шила — салатом, выпить по бокалу красного, поговорить о том о сем, поужинать, сложить посуду в раковину, просмотреть в Инете личное, разобрать постель, снова включить и выключить телевизор.
— Хочу в Италию.
— У меня есть для тебя сюрприз.
— На море поедем?
— С чего ты взяла?
— Я море задницей чувствую.
— Айвазовский, что ли?
— При чем здесь Айвазовский?
— Он тоже рисовал море, стоя к нему спиной.
— Это точно про тебя, — засмеялась Шила. — Сначала ты мне рисуешь море, а потом разворачиваешься тылом ко мне и сладко спишь.
— Финский залив тебя устроит?
— Как сахарозаменитель, — ответила она, отвернулась от меня, потом долго лежала в задумчивости. По дыханию я слышал, что не спит. Я ее понимал. Она хотела уйти под парусом в море, а я предложил перейти его вброд.
— И вообще, мне нравится Рерих, — подтвердила она мои опасения.
— Это где?
— Не где, а кто.
— Ты думаешь, я не знаю этого художника. Я хотел узнать, насколько далеко.
— Это в Индии, в Гималаях. Я раньше думала, что в жизни так ярко, как на его картинах, не бывает. Оказалось, бывает. В долине цветов.
— В Индию часов девять лететь. Ты же знаешь, мне категорически запрещено летать, даже пассажиром.
— Я знаю, от этого мне еще больше не спится. Все какие-то мысли.
— Перевернись на другой бок.
— А смысл?
— Покажи проблемам прекрасную задницу.
* * *
Черные жемчужины с синим отливом усыпали дно леса. Будто рассыпалось чье-то великое ожерелье. Кто-то рассыпал, а мы собирали. Лисички, выпутываясь из лап зеленого меха, светились от счастья, что наконец выбрались наружу. Словно мать-и-мачеха легли они, одушевленные победой, на мягкий ковролин под высокими соснами. А здесь мы с ножичками. Артур с Шилой гуляли по лесу, сосредоточившись на грибах и чернике. Богатый воздух, щедрый на кислород, то и дело накатывался волной на легкие, оставляя там частичку своей жизненной необходимости, продлевая жизнь как минимум еще на вздох. Иногда я останавливался, наблюдая, как ловкие пальцы Шилы собирали с веток ягоды в небольшое зеленое ведерко. Особенно крупные она закладывала, словно в ломбард, в свои губы. Я любил ее так, что мне и не снилось. Мне снились совсем другие дела. Сон на новом месте всегда был проблемой для меня. Воспоминания, как катушка спиннинга, который я взял с собой и уже успел покидать, разматывались на бесконечные метры жизни, потом сматывались обратно. Маленькая золотая рыбка болталась на поводке. Словно испытывая судьбу, я безжалостно выкидывал ее в пучину, полную хищников и прочих опасностей, не давая ей полной свободы, управляя ею, то и дело подматывая обратно, тем самым возвращая себя на круги своя. Целью всякой человеческой рыбалки было поймать рыбу покрупнее, среди камней и коряг зацепить нечто большое и прекрасное.
— Ты слышала, как кто-то у соседнего трейлера рыгал с утра? — вырвала неожиданным вопросом меня из чистоты Лапландии Шила.
— Нет. Я, видимо, уснул на тот момент.
— Вчера хорошо посидели.
— Кто?
— Кто-кто? Мы.
— А, я все думаю о бедняге, которому было плохо с утра.
— Что за дурацкая привычка аккумулировать в себе негатив?
— Ты снова о парне? — засмеялся Артур. Он подошел к березе, которая чудом затесалась среди сосен, и обнял ее.
— Я тебя сейчас ударю, — замахнулась на меня Шила зеленой улыбкой ведра.
— Не ревнуй, ягоды рассыплешь. А ежик был классный. Никогда не видел таких ручных. Я понимаю: утки, голуби, но чтобы ежик за колбасой приходил… Он, наверное, больше нас съел.
— Может, он для детей старался. Они же кормят ежат, отрыгивая.
— Значит, тот финн звал своих на первый завтрак? Дети, сейчас позавтракаем и по машинам.
Шила запустила в меня шишку:
— Хватит обнимать березу!
Я успел убрать голову. Шишка попала в ствол.
— Ого, у тебя какой разряд по шишкометанию? — «Она снова меня любит», — завибрировало в моей голове.
«Вот такого я тебя люблю, вот такого», — ответила Шила на звонок еще одной шишкой. Артур снова увернулся.
* * *
Вечерами мы гуляли по финским магазинам, просто так, не имея понятия, что может нас там поразить настолько, что захочется оставить себе. Заходили то в один, то в другой.
— Ты еще не устал? — обращалась Шила ко мне на выходе из очередного магазина.
— Ни в коем случае, — держался я.
— Надо тебе тоже рубашку купить другую.
— Зачем?
— Должна же я тебя за что-то любить.
— Чтобы хоть за что-то его любить, она покупала ему время от времени новую одежду: то рубашку, то перчатки, то шляпу, то кроссовки, — иронизировал Артур. Я следовал по следам Шилы. Иногда она держала меня на своей руке, словно на поводке, иногда отпускала, отвлекаясь на ту или иную тряпку, как сейчас, и я оставался один в гардеробе материального, не зная, как распорядиться этой свободой. Я бродил меж людей-невидимок, висящих на вешалках в ожидании клиента. Бесполезно трогал на ощупь ту или другую ткань. В мужском отделе было прохладно и пусто, зато в женском шла настоящая жатва. Когда женщине плохо, она идет по магазинам, чтобы никого не видеть, когда женщине хорошо, она идет по магазинам, чтобы ее видели все. Сейчас рядом с ней был мужчина, который подсознательно искал выход. Для женщины магазин — это релакс, для мужчины — работа, женщина ищет в магазине примерочную, мужчина — выход. Я тоже искал его подсознательно.
