Однако финны пока не поднимали кипиш. Видимо, думая о том, чем все это закончится для поляков. Ну а раз они наблюдают, требуется показать им правильный пример…
Пока вызывали Гурко, Император перекусил и сел за рояль. Немного поиграть. Там, в будущем, наш герой ни минуты не занимался музыкой. Слушать слушал и слух имел очень неплохой. Но так сложилось, что эта стезя прошла мимо него. Дел слишком много всегда оказывалось. А тут… внезапно так получилось, что оригинальный Николай Александрович имел прекрасное музыкальное образование и свободно умел «на клавиши давить».
Так что теперь, оказавшись в этом теле, и получив в наследство массу знаний и навыков безвременно почившего оригинала, наш герой нередко наслаждался музыкой в своем исполнении. Более того даже потихоньку пытался подбирать на слух отдельные композиции из будущего. Хотя бы кусочки, которые он помнил. Благо, что выучки его предшественника вполне хватало.
Это и породило курьез. Обдумывая ситуацию в Польше Император волей-неволей начал наигрывать «Марш Домбровского»
[2]. За этим занятием его и застал секретарь с топчущимися за его спиной министров.
— А? Проходите. Присаживайтесь. Мда. Странная музыка. Они бы еще менуэт себе в гимн выбрали.
А потом остановился. На секунду задумался. И начал играть «Марсельезу»
[3], приговаривая.
— Сколько жизни… Сколько энергии… Сколько страсти… Эх. Не сравнить с нашим скулежом побитой собаки. Боже царя храни… твою дивизию! Императора же! Да и почему только его? А его Империю? А его народ? Что за вздорная песня! И настолько поганая, что ничего кроме как желания поставить свечку за упокой души и не вызывает. Хм. Что думаете господа? Может нам и самим что приличное сочинить? Чтобы не краснеть перед соседями?
— Ваше Императорское Величество! — Воскликнул Милютин. — Мы нисколько не краснеем за гимн Империи.
— Гимн? Империи? Да вы верно шутите? Эта песня звучит как заупокойная молитва бродяжки, но никак не как гимн и уж тем более Империи. Что слова, что музыка. Может быть лучше как-то так? — Произнес он и начал играть «Прощание славянки»
[4] в некотором приближении и упрощении. Ибо точнее по памяти точнее подобрать не смог.
Доиграл. Встал. Опустил крышку рояля. И обернувшись к гостям произнес:
— Ну что же вы стоите? Присаживайтесь. Разговор предстоит непростой. Я слишком увлекся. Прошу, — указал он им на «посадочные места».
— Ваше Императорское Величество, — выступив вперед, спросил генерал Гурко. — А кто автор этой музыки?
— Зачем вам?
— Понравилась. Если ее переложить на духовой оркестр… сильно зазвучит. Я хотел бы пообщаться с ее сочинителем.
— Да, очень удачная мелодия, — охотно согласился военный министр. — Было бы неплохо привлечь автора к музыкальным делам по военном ведомству?
— Почему только военному? — Возмутился Великий князь Константин Николаевич, продолжавший стоять морским министром.
— Господа. Не о том вы думаете. Мелодию считайте народной. Если потребуется, ноты я вам пришлю. Не побрезгуйте, записал как мог. Но это — потом. Сейчас давайте поговорим о делах. Как вы все, я надеюсь, знаете, наши добрые друзья из Австро-Венгрии уже несколько десятилетий работают над тем, чтобы волновались поляки и малороссы. В 1863 году это привело к крупному бунту. Сейчас, как мне докладывали, подросло новое поколение, воспитанное в антироссийских настроениях. Я не верил. Однако решил проверить. Чуть колыхнул и полыхнуло. Значит было чему. И очень хорошо, что сейчас, а не в тылу армии во время серьезной войны.
— Ваше Императорское Величество, — осторожно спросил Милютин, — мы сейчас не готовы к войне с Австро-Венгрией. Тем более, что она держится военного союза с Германией.
— Не о войне речь. О восстании. Я вас Иосиф Владимирович вызвал из Варшавы не просто так. Вынужден был заставить ждать, но тут уж извините, отбить телеграмму и заставить поляков восстать не в моих силах. Еще бы неделю тишины — и посчитал бы, что обошлось, что сведения неверные. А так… вы в столице и можете сразу получить приказ.
— Ваше Императорское Величество, я бы хотел подать в отставку. Понимаю, что недосмотрел, но служить с этим…
— С чем, с этим? — Внезапно очень зло и холодно поинтересовался Николай Александрович. — Бунтовщик худший враг! Ибо открытый враг прост. Вышел в поле. Вот он, вот ты и наше дело правое. А бунтовщик может с тобой здороваться каждый день, о детях спрашивать и вести самые задушевные беседы. А потом, в самый тяжелый для тебя момент, вонзить нож в спину. Не потому что он такой плохой. Нет. Потому что он всегда был твоим врагом, и всегда хотел это сделать. Но слаб и вынужден был притворяться. Этакий волк в овечьей шкуре. Поэтому, Иосиф Владимирович, офицер и генерал в таких делах только и проверяется. Способен ли он переступить через личные отношения ради дела или он сопля и ничтожество. Готов ли он сохранить верность Империи и Императору или у него кишка тонка. И от вас я таких слов услышать не ожидал…
— Вы не так меня поняли…
— А как я вас должен был понять? Что это за гнилую тему развели в России? Жандарму руки не подают, полицейскому в спину плюют. Зато бунтовщик и разбойник — герои! Что за вздор? Откуда эта грязь поселилась в наших сердцах? Вот вы, Иосиф Владимирович, почему не хотите подавлять восстание? Только честно. Как на духу.
— Они же борцы за правду… — нехотя промямлил Гурко, совершенно не готовый к такому повороту разговора.
— За правду? В самом деле? И что это за правда?
— Их обделили в ходе парламентской реформы.
— Обделил? Какая незадача? А почему вместо делегаций, вместо прошений и писем, они бунт затеяли? Что это? Особая польская водица, с примесью кокаина и еще черт знает какой дурости на них так действует? Бунтовать-то зачем?
— Как могут…
— Они бы еще скакать начали, — раздраженно фыркнул Император, — схватившись за руки и скандировать какие-нибудь глупые лозунги. Разруха, Иосиф Владимирович, всегда не клозетах, а в головах. Но это совсем не отрицает того факта, что Родина начинается с сортира, как бы это пошло не звучало. Ибо если в сортире нагажено мимо, то это прекрасно демонстрирует что у людей в головах тоже, простите, насрано. И какими бы оправданиями они не пользовались, они ровным счетом ничего не меняют и менять не будут. Ибо светлое будущее начинается с каждого из нас. С каждого нашего поступка, как на людях, так и в интимной обстановке. От того, исходит ли наша праведность, чистоплотность и справедливость от ума и сердца, или от, простите, жопы. А вы говорите борцы за правду. Какую правду? Вы разве не понимаете, что в этих тезисах нет связки?
