Так или иначе, но 21 июля в Зимнем дворце был дан торжественный прием по поводу манифеста. Всего две недели спустя его опубликования. Столица кипела и бурлила. Санкт-Петербург из-за этой выходки Императора стал на какое-то время центром интереса всего мира. Поэтому на прием Николай Александрович даже приказал министру двора продавать билеты за очень немаленькие деньги. Шутка ли — такое событие! Пригласил минимум обязательных персон бесплатно — а остальные пусть сами приходит, кто пожелает. Только оплатив входной билет. За право фотографировать на приеме он также велел брать отдельную плату. Ну и отдельный платный абонемент на финальную пресс-конференцию.
Жлоб? Может быть. Но копейка рубль бережет. Тем более, что деньги получились немаленькие. Он поначалу думал ниже ставку сделать. Но через третьих лиц осведомился — готовы ли издательства к ожидаемым расценкам. И, на удивление, никто не отказался. Более того, билеты даже старались друг у друга перекупать, мест то было очень ограниченное количество…
— Ваше Императорское Величество, — произнес Ганс фон Швейник, посол Германской Империи в России. — Я в восхищении. С вами Россия преображается не по дням, а по часам.
— Приятно это слышать, — вежливо улыбнувшись, ответил Николай Александрович. — Вижу скепсис на вашем лице. Зря. Очень зря. — Произнес наш герой, краем глаза заметив, как посол Франции прислушивается к их разговору. — Для России Германия всегда была важна и близка. За исключением отдельных недоразумений…
— Да, но Ваше Императорское величество говорит об украденной победе…
— Это так, — кивнул Николай Александрович. — Но я надеюсь, Германия сможет найти выход из этого тупика. Лично мне очень неприятно, что между странами с вековой дружбой из-за мелкой сиюминутной выгоды начала развиваться вражда.
— Понимаю, — произнес Ганс фон Швейник, чуть поклонился, — и разделяю ваши чувства. Возможно вам будет приятно слышать, что готовится отставка Отто фон Бисмарка.
— Увы, радости в этом не вижу. Этот человек — опытный и разумный руководитель. Да, при его непосредственном участии произошел разлад между нашими странами. Но лично я не уверен, что в Германии есть достойная замена ему.
— Вы думаете?
— Убежден. Отставка Бисмарка нужна Кайзеру. Это секрет Полишинеля. Но снять его с поста он просто так не хочет, опасаясь потери контроля над правительством. Ведь там везде люди Бисмарка. И я бы опасался на его месте. Старик хитер и опытен. Но мое одобрение его снятия не выгодно России. Этот шаг лишь усугубит прохладные отношения между нашими странами и спровоцирует антироссийскую риторику… или даже выступления. Зачем мне оказывать такую услугу моему Кайзеру?
— Вы думаете, все так серьезно?
— Бисмарк опасен. Это факт. И снятие его с поста в качестве уступки России — только осложнит наши отношения. Если мой царствующий брат желает знать мое мнение, то я хотел бы видеть Бисмарка на посту канцлера Германии как можно дольше. И вообще — желаю ему долгих лет жизни и крепкого здоровья. Впрочем, я рад, что Германия начала пытаться найти точки соприкосновения с Россией. Да, пока слишком лукаво. Но я уверен — лиха беда начало. Может быть после нескольких неудачных попыток вы перестанете считать нас дикими варварами и попытаетесь уже делать взаимовыгодные предложения. — Произнес Император, очень тепло улыбнувшись.
— Я тоже на это надеюсь, — ответил Ганс с довольно кислым лицом. Ему не удалось сдержать разочарования.
— Ну же, друг мой, не надо расстраиваться. Заходите ко мне на днях. Пообщаемся в более спокойной обстановке. Отношения легко испортить и сложно возродить. Но я уверен — мы что-нибудь придумаем. Во всяком случае у меня есть для вас очень интересное предложение.
— Я с радостью навещу вас, — произнес немало воспрянувший духом посол. Николай Александрович кивнул ему и двинулся дальше, краем глаза отметив чрезвычайное напряжение на лице французского посла. Ну так и правильно. Нечего тянуть кота за всякие места. Когда они посещали Россию визитом? Сколько времени прошло? А воз и ныне там. Чего-то обсуждают да чешутся. Вот пусть и подумают, о чем он там приватно будет с германским послом разговаривать. Ведь Император ясно дал понять — не согласятся, будет искать союза с Германией. Благо, что общие интересы не только имелись, но и были куда как шире, чем с Францией.
Глава 5
1889 год, 2 августа. Санкт-Петербург
— Ваше Императорское Величество, — произнес взволнованный секретарь, ворвавшись в кабинет. — В Варшаве начались волнения.
— Ну наконец-то, — демонстративно выдохнув, ответил монарх.
— Ваше Императорское… — попытался промямлить обескураженный этими словами секретарь.
— Все собрались?
— Да. Министры прибыли по тревоге. Ожидают Вашего Императорского Величества в приемной.
— А генерал Гурко в столице? — Поинтересовался Николай Александрович персоной Варшавского генерал-губернатора, прославившегося в годы последней Русско-Турецкой войны.
— Так точно, Ваше Императорское Величество. Вот уже две недели как прибыл и ждет вызова.
— Вызывайте. Как придет — сразу зови, вместе с министрами. А до того, пусть подождут.
— Слушаюсь, Вашей Императорское Величество, — козырнул секретарь, продолжая дико смотреть на своего монарха. И, не дождавшись новых указаний, вышел.
Беспорядки в царстве Польском были предсказуемы чуть более чем полностью. Ведь Император распространил парламентскую реформу только на территорию России. А Польшу и Финляндию, равно как и некоторые удаленные южные регионы не стал ей затрагивать.
Полякам и не требовалось много, чтобы полыхнуть. Достаточно было демонстративно ущемить их права. После восстания 1863–1864 годов уже народилось и подросло молодое поколение, воспитанное любопытным образом. И оно желало своего места под солнцем. Что любопытно — интегрироваться в Империю оно не желало. Им было по душе только одно — учинить свое казино с black-jack и гетерами. Доходило до удивительного. Запрет на получение образования на польском языке привел к созданию целой сети подпольных школ, где учили язык и историю Польшу в адаптированном, националистическом ключе. То есть, там уже все варилось и бурлило потихоньку. И каких-либо серьезных усилий и не потребовалось, дабы в царстве Польском начались стихийные беспорядки. Болевая, горячая точка.
А вот Финляндия терпела. У нее ведь было особое положение. И административно, и финансово, и в плане таможенных пошлин. До смешного. Даже своя денежная единица использовалась — финляндская марка. И много других удивительных вещей. Из-за которых Император посчитал ситуацию крайне опасной, и кое-что изменил в финансовой политике Финляндии.
Так, таможенные пошлины, на все товары, ввозимые не из России, были увеличены вдвое. Серьезно? Очень. Ведь то же зерно финны покупали у немцев. Но и это еще не все. Все таможенные пошлины, взимаемые со всех товаров, не оставлялись в Великом княжестве Финляндия, а отчислялись ее монарху — Николаю II. То есть, вывозились в Санкт-Петербург и поступали в его личную кассу.
