Менг претерпел расслабленье мошонки. Изблизи лицо ее было злым и жутким, а еще уродливей казалось оно от темной пигментации, что выползала у нее из-под платья и превращалась в нарост необычайно зловещих пропорций. Корзинку она поставила подле старого жестяного ведра из-под конфитюра. Из транзика у нее мужской голос орал:
– Это была Махалья Джексон с песней «Радость, радость, радость»! И не забывайте – «Из Больших Сосисек Горячие Собаки Лучше» в Чокнутой Лавчонке Братца Белки на Холливуд-бульваре на углу с Лас-Пальмас-авеню!..
«Дуб Гёте» в центре цыганского лагеря сотрясался в свете луны. Ля-Тумба зыркнула на Менга.
– Жиденыш, да я тебе все ебаные мозги отсосу!
– Вот какая карлица мне по нраву. – Менг хлопнул себя по грудобрюшной преграде и принялся поддергивать на себе юбку. – Куда желаешь, Лапуся?
– Почему зеркало меняет местами лево и право, а не верх и низ? – Экер вложил в уста сигарету. Вот очередной признак вырожденья – Менг хочет выебать черную карлицу. Чем же именно Менгеле накачал его брата-близнеца? Он взглянул на братнину голову. Вот уж точно на полфута больше, чем он помнил, нет? На лбу у него какая-то странная опухоль. Братец уже начинал напоминать ему ходячий зародыш.
– Еби меня, пока не пердну. – Ля-Тумба оборотилась к Менгу спиной и нагнулась, упершись локтями в травянистую почву. Ее обнаженная задняя часть выперла в воздух, явив Менгу присоску красного прохода. – Попробуй туда, покуда не ослепнешь.
Она сызнова вскочила и обернулась к нему лицом, являя кладбищенскую ухмылку гниющих зубов.
– Король Францы наклал в штанцы, – тихонько промурлыкал Менг. Он вытянул руку и схватил карлицу за голову – так, что подобной хваткой мог бы придушить и осла. Вздел ногу и постучался причиндалами о лоб Тошнотины. Карлица окаменела. Наконец подняла руки и пустила их бродить по нему вслепую, пощипывая получеловека за кожу. Узорочьем кровавых мурашек пошел он весь.
В экстазе Менг вытянулся вниз и возложил уста свои ей на нос – и дунул. Он услышал, как в черепе у нее погремушкою затрещала веселая схематика. Губы его полностью сцепили вывернутые ноздри Ля-Тумбы, и он втянул в себя полные легкие воздуха. В рот ему выбросило кусочков металла, за ними пошли уж совсем неопределимые материалы. Он с трудом сглотнул. Не размыкая губ, он чувствовал, что его вырубает.
Он покачнулся и глянул вниз на карлицу плывучими острогами глаз, а его руки-бараньи-окорока бесцельными поршнями выбрасывались назад. Вскоре он познал кастет Ля-Тумбы, ее кольцо со Звездою Давида, чмок ее губ, что целовались, как сырая рыба, свинячью щетину на тылу ее ладони. И нырнул он, сев куклою чревовещателя, заглядевшись в бездонный провал. Откуда-то слышал он, как орешник деловито нащелкивает макадамией.
– Ну вот, пожалте, – произнес Менг. Хер его подскочил вверх, как ручка счастливого младенца. С мрачною зачарованностью он на него уставился.
К конюшне Хоррора вела прочная солома, и тропа к серебряной ракете похрустывала под множеством сапог, спешившим к торжественному запуску. Крики шатрового аукциониста Хорька, наряженного в лучший свой сюртук, курившего дорогую манильскую сигару, неслись по ветру над Экером к черным масляным водам Стикса.
Поперек Менгова живота взад-вперед лениво колыхался шишак размерами со стиснутый младенческий кулачок.
– Хо! Качай-ка штукой! – нараспев выкрикнул Менг. Он ощутил, как липкая жидкость вспрыгнула в нем и сбежала вниз по его вытянутым ногам. Только не прежде ебического времени, подумал он.
Вокруг оглоушенного получеловека колыхалась экосистема. Казалось, он видит, как деревья Биркенау изгибаются вовнутрь и достигают общей фокусной точки где-то посреди его носа. Ночное небо пошло шквалом пантонных красных тонов. У ног его раскололась земля. И вот уж корень мандрагоры, что вкусом как торф, вбивается в глотку ему шоколадкой-крохотулей, у кого вся ладонь в елозящих угрях.
Это не со мной, отвлеченно помыслил он, жестко прикусывая корень.
– Бляяяаааа!.. – Вой, сорвавшийся с уст Менга-мученика, ревом прокатился по небесам, меж тем как в ближайшей пылающей огневой яме шестеро мертвых цыган взвились на дюжину футов в воздух. В тот краткий миг перед тем, как отключиться окончательно, Менг осознал, что он чуть сам себя не кастрировал.
– Кому зачтется? – сказал Экер, подтягивая к устам «Удачную подачу». – Ты получишь свою, блядь, собственную страницу на «Радио Раз-колбас», коли вот так вот станешь уссываться.
Карлица осклабилась падшему Менгу, отправив ему на макушку разочарованный клубок заварного крема с креветками.
– Крепости в его конституции никакой, а? – Ля-Тумба явно была фрустрирована.
Кровь и клочья жеваной плоти сочились у Менга из опущенных углов рта.
Экер равнодушно пожал плечами. Пусть глупая ебучка сам разбирается со своими проблемами.
– Судя по тому, как он тут по всем лагерям расхаживал, я было решила, что он человек действия. – Ля-Тумба уселась на свою корзинку ормов, не сводя глаз с бессознательного получеловека, и плотные ноги ее были широко расставлены. Экер отвел взгляд от красного кончика ее вздетого клитора.
– Действие преходяще. – Он затянулся сигаретой. – Всего лишь движенье мышц.
– Так в ятой его мышце нет никакого, нахуй, движенья, жалость-то какая. – Она взмахнула ногою так, чтобы крепко приложить безвольно болтавшуюся голову Менга.
Ей улыбнулся какой-то прихвостень в туземном костюме, перед ним – крупный тамтам, а вокруг шеи обернулась змея.
– Сунь ему, Нефертити, – крикнул сахиб с ним рядом.
– А ты мене горячу тошку наколешь, енерал? – Она с надеждою глянула на Экера.
– Не в этом воплощеньи, – твердо ответил Экер. Никаких ему вадемекумов с секс-инструкциями. – Обратись в Бухенвальдский зоопарк.
Она повернула голову, казалось, не расслышав, что он сказал, и лицо ее было черно, как сама ебанина. В воображенье к ней вползла кипучая фейская тварь. Одержимый грубо эротичною и могучею природой, Клаус Барбье еще и обладал волей навязывать ее остальным. Фигура в грезах у нее на нее надвигалась. Мечтательно вздыхая, Ля-Тумба позволила коренастым своим ножищам оседлать землю, стопы вкопались в нее в ярде друг от друга, и нагнулась, изготовившись принять в себя вечно жаждущего Лионского Мясника.
Тут-то Экер ее и оставил, весь окутанный заблудшими снопами пагубного лунного света, таинственными и надлунными, а меж тем, что вполне уместно, транзистор у нее ревел «Мэкки-Ножа» Курта Вайлля в исполнении Бобби Дэрина.
– Вот из чего наши сладкие сны, – спасовал Экер. Ракетный корабль начал приподниматься от своего портала.
Луна плыла под всеми парусами, отбившись от облаков, являя белые плоды, что в изобилье росли по Млечному Пути.
Глава 7
Аэромантия в Нью-Орлинзе
Снова на плешке
– 20 мая 1990 года. Вот это заебись неделя была. – Экер поправил на себе очки для чтения с линзами-гальками. Пристукнул по открытой книжке, покоившейся у него на коленях: «Пурпурная книга мертвых, покойные за 1990–1999 годы». Со знанием дела кивнул. – Здесь говорится, что от нас съеблись два урода. Сэмми Дейвис-младший и тот пиздюк, который Маппетов делал.
