Как одержимая Личность в Германии предсказал Войну, что разразилась в лето 1546-е. И когда Хромоты жалких Тварей гнуты и разобщены, чему нет никакой возможности быть без Вывиха Суставов, естьлиб не сотворила сего сверхъестественная Длань, однакоже никакого увечия не взбуждено сей сказуемой Одержимостию. Тако-же, когда Лица Диаволом ввергаются в припадки, при коих глаголают оне о том, чего после и припомнить не способны, ежли жестокими Диаволами подвергаются оне такой пытке, коя влечет за собою кошмарнейшие Стенанья в обеспокоенных Страдальцах, сие другой знак Одержимости злыми Духами.
Компанья покойных, ранее подвешенных в Поющем Лесу и частично пожранных Германскими Овчарками, протащилася мимо нас, отчего каждый ебаный фашист потянулся к своей ваторге – отъединить Пархатого от селезенки его. Евреи, впряженные в повозки, на шеях – хомуты, вспрыгнули на красную трассу, где к большому крематорью на мили тянулись ходячие кожные мурашки, сгоняемые содомитами капо, вооруженными резиновыми дубинками со свинчаткою.
– Рикерти-Тикерти-Тин-Рин-Тин-Тин.
Я прикрыл зеницы свои от сиянья Небес. И все равно клянусь, что все евреи, сгрудившиеся вкруг крематорья и покидав шие его аннулирующье врата, претерпели суровые измененья. Тысячи, переходившие балочный мост от лязга больших печей, метаморфировали в Шоколадные Суфле с Ромом с Коричными Шариками в Шоколадном Пралине – с верхушками Брызг Шампанского, что плескали и бурлили вкруг их бошек.
С чорных туч, нафаршированных нюхательною жизнию из Чорных бурь потенциальной жизни Крупной К., слущивались еврейские культуры и обривки – и падали на «Пончиковые Драсьте-Пожалте», «Мистеров Мальчиков» и «Торговцев Диков». Без предубеждений валилися они на высокие церквы и низкие синагоги, а тако-же на всех посредников, сутенеров, муссульменов и торговцев кваалюдами, мандей, говноглавов, чорных бомбистов, прыгунов, тако-же крэк и героин.
Коварственно еврейские монголы, испещренные наркотиками, отъедали куски шоколада от собратии своей. Евреи в Блоках Хапни, рядящиеся под сливочные карамельки и тартинки с леденцовым сахаром, а тако-же мороженое мокка и всевозможные шоколадные вкусности, отбрасывали вероломные новые тени в убийственные инсталляции Райха.
– Живите жизнию, – сказал нам без ироньи один жеманный жид. Спутница его – юная юдейка со шкуркою, шкворчащей, яко шкварки, в ноздриях – ингалятор и трубки, глядела на нас умоляюще.
– Б-га ради, – указала она на марширующее собранье эсэсовцев, сфинксов, кентавров, грифонов, евреев, ламий и всевозможнейших непристойностей Вальпургиевой ночи. – Убивайте всех – Господь признает своих.
Не успели уста мои вылепить уместный ответ, как нас окружили краткие осадки еврейских эссенций.
– Прожить еще хотя бы десять минут было бы божественно. Сие неприглядное замечанье прилетело к нам слепо, как и другой голос, кажущий нос неизбежности:
Пусть соскочу я с повозки, вернуся и утоплюсь
В Паммери либо Запруде Десяти Створов.
Куролесящие своры стервятников взмывали поверх термалей над нами. Или же, как знать, то были евреи, распространявшие грехи свои по всем небесам?
В достаточной мере запыхавшися, я потверже собрался воедино, дабы провозгласить сие чудо. Ебаный густой шоколад повсеместно бил фонтанами изо всех евреев, покидавших Крематорий «АЛМИНА». Но лишь избранные евреи из числа тех мильонов, вступавших в ее печи, выходили из заднего прохода ее сладкими, яко шоколад. Та, Кто Улавливает Жизнь, была избирательна в выборе своем «некоторых статей», коим предстояло пережить кипяченье. Вместе с тем, тогда либо сейчас, я не мог воспринять в критерьях ее никакого умысла – ибо мне все казалось равно бесполезным.
(Шоко-Жиды из Аушвица импортировались в Новую Германью на скотских повозках, влекомых «Пыхтящими Билли», затем они выстреливались из ракетных пусковых установок с берлинского Nord-Süd-Achse по Европе в теченье сорока восьми часов по их прибытьи, не успеет в них начаться расплав.)
Я не знаток шоколада. Да, как и в жизни, средь «Кэдбёри» и «Херши», очевидно, ходили некие Существа утонченнейшего свойства. Евреи сии сияли ярко оттенком тончайших ингредьентов. Шоколадки сии положительно блистали Превосходствием; равным лучшим бельгийским или же «Линдту». Как прихорашивались они и расхаживали, идучи от крематорья. Как евреи сии претендовали на благородство, вполне им не достававшееся в жизни, бежало меня.
Шоколад вводился сим евреям в вену. Прорастаючи сквозь кожу, через кровеносные сосуды, преобразуючи саму кровь, искажаючи кость, дистиллируючи жиры. Как умудрялись они ходить на своих шоколадных ногах, сказать я бы не сумел. Как подымали и сгибали они шоколадные руки, оставалося загадкою.
Какой же Аэромантьей Химмлер индоктринировал их паспорта? Какими Чарами Семи сохранялась форма жида, облеченного настолько восхитительною личиною?
Хитроумная германская душа обнаружила действенный метод уничтоженья – от коего евреи умирали дважды. Преобразованье евреев в шоколад, оплодотворенье их порохом и цианистым кальем и дарованье им способности выдерживать жизнь в теченье двадцати четырех часов посреди сериозного пламени – все ето было результатом многих лет упорного труда, ведшегося тончайшими научными умами Райха.
Уверенность в рассужденьи всегда была моею мнемоническою силою. Я глядел на копошащуюся шоколадную жидовню.
– Мы думаем о ключе, каждый – в своем узилище. – Вскоре налетят валькирьи, присоединившися к той адской своре евреев, разбередивши онтологическья грезы мира, погребаючи поверхностный кармасик жизни.
Подле меня стоял Моузли, и я услышал рекомые им слова:
Когда заключена в пещеры мысль,
Любовь проявит свои корни и в Аду.
Тошнота, трезвость и прилежанье были скульптурно врезаны в кирпичные трубы и нагревательные камеры, формировавшие пальцы «АЛМИНЫ» на руках и ногах.
– Германцы обнаружили Волшебную Туфельку, – сказал я, киваючи на массивный крематорий, высившийся на Холме Гронгар. Затем совлек я с себя штаны, дабы лучше выставить на погляд серую сталь бритв, прилепленных к коже ног моих металлическими пьявками. Стоя нагим, аки в тот день, коли осуществил я свободное свое паденье из утробы матушки, держался я, вознамерившися стать Великою Машиною. – И вот узрите луг цветущий, серебряный поток и ивы тень. – Поблизости Моузли пребывал в раздумчивом состояньи ума, как и многие фашисты, мне близкие. Вид сэр Озуолд имел меланхолика, глядючи на особую инсценировку, развертывавшуюся окрест «АЛМИНЫ». – Въ блаженную паству, сквозь Кущи Мирра, А тако-же цвѣтущіе Ароматы, Кассіи, Нарда и Мяты. Чащоба Сластей; ибо Природа здѣсь Распутна въ цвѣту Своемъ, а тако-же играетъ въ Дѣвственныя Свои Капризы, изрыгаючи всѣ больше сихъ Сластей.
Как обычно, выступил я удивительным вторженцем в рутину и банальность сего мира. Солли Кляйна и Мэнни Стайна слышал я емотирующьми под Стомп Убанги, и шумиха ихняя преследовалась фурьями из «Die Königskinder».
