С подветренной его стороны видели мы, что стена сложена из циклопического камня, добрых ста футов в вышину и увенчана тяжелым парапетом, что выступал ребром над двором. Доступ на стену сию осуществлялся бесперильными пандусами с деревянными ступенями ошуюю и одесную от нас. Вот приметил я, как Томми Морэн взбирается по сим ступеням изящным обезианиим перемещеньем, как бы подтягиваясь по откосу неимоверного утеса. Пряди тумана липли к его фигуре, а он подтянулся на гребень стены и миг покачался там, факел свой держа непосредственно над двором, затем повернулся и закричал нам:
– Capre diem!
[33] Бей давай! – Человек сей располагал сияньем и златом натуры своей, вековечно преданной всем, кто его знал. – Capre noctem! – Сие последнее увещеванье он повторил дважды. Прикрывши глаза, он вновь отвернулся, пристально вглядываючись в мощеный двор под собою. – Сие Пархатый!
Сей хриплый вопль возбужденно вылетел из глотки Томми. Как бы одержимый на вид болезнию Крейцфельда-Якоба, бывший призовой боец истекал слюною – он уронил широкие плеча свои и перекатил огромные мышцы. Проделывая сие, он растянул Чорную свою рубашку до полного ея предела.
– Иисусе Христе, – простонал он в екстазе. И побежал по верху каменной стены, причем короткия ноги его несли его вперед, яко существо непристойное. Остановился он у массивного столпа и приник к нему, ища опоры: из кожи его исторгался пот, а факел остался за спиною тащить след свой и искрить на ветру. – Я так и знал! – провозгласил он.
Все его тело пересекли глубокие судороги, а на лике крепко явилось хладное око.
– Можно и впрямь свались заемную ответственность на другого, – крикнул нам он, – но они теперь тут… целое, блядь, гнездо!
Выписываясь очерком на фоне мрачных небес, он показался мне ныне еще боле похожим на голема; вот истинный слуга Моузли.
Выплеск Томми предупредил текучие юные кровя фашистского Движенья средь нас, кто теперь перемешался окрест меня целеустремленно. Призыв его понудил их взопреть от пота, подстрекнувши их принять выверт и манеру людей из Нэкодочиса. Пылая факелами, они в спешке полезли вверх по тем деревянным ступеням, следуя за доверенным своим человеком, словно заблудившиеся светляки либо псы-призраки, стаею нацелившиеся на убийство.
Налетим, аки Флинн.
Честертон подстрекнул всех прочих нас вперед к ступеням. Мне он казался неестественно мигающим в обличительных прожекторах фонарей Белиши, стопы его ступали гладко, яко враки.
– Омерзительные твари, – дрожал глас его. – Слышать их стон – тех, кто предвечен. – Он перекрестился, словно бы полагал сие должною учтивостью.
Мы принялись взбираться, но каблук сапога моего едва коснулся первой деревянной ступени, как меня остановил звук голосов, хором раздавшихся из-за стены, пронзительный, яко Гуггенноги в Замке Иф:
Gehst du in das Ghetto fcken
Mit der Nummer auf dem Rücken
Halt dein Maul, mach kein Quatsch
Huj czi w dupe, kurwa macz
[34].
Сия непристойная частушка происходила из лагерей старой Польши, и я много раз заставал евреев за ее исполненьем. Хоть и казалась она нелепою, однакоже, судя по всему, приносила им какое-то утешенье – радость в боль, облегченье в скорбь и секс в связанное с ним дело смерти.
Секс и Смерть; моя визитная карточка.
На гребне стены встал я диковласый на ветру, улавливая пряди спермы, стекавшие с гребня моего. Я распределял их вкруг моей главы, словно сахарную вату по многоярусному торту.
Оруэлл в лицо мне говорил, что я «антиобщественен, аки блоха». Позднее Дали он сказал то же самое.
– Пархатые, Чортовы Пархатые… – Сюда быстро поднялась Мораг Худ и теперь рвалася дальше. По верху стены бежала металлизированная дорожка. Растолкавши мужчин с дороги, она большим пальцем настоятельно указывала в потемнелый двор. – Вон они, парни, собрались во множестве своем, словно бы слепились исполнять миссию, доставленные с Галапагосов – колыбели всех ползучих форм жизни. – Уста ее кривились, яко у шимпанзе, и под словесами ея дребезжал лицемерный смешок. Казалось, она у самых границ истерьи, ее некогда цветущая и чувствительная кожа ныне блистала чешуею рыбины морской. – Видите…? Видите…? Поглядите на них! – Ея длани трепетали, аки у колибри. – Прячутся от Диавола в Судный день!
Во что б ни верило большинство людей, рок-н-ролл сделан был отнюдь не для танцев – он был создал, дабы дать голос независимым вольнодумцам, приточный вентилятор для земных лучей и паров анархичного.
– Эй, на борту, бля буду!
Выкрик сей был близок, и я нюхнул туманный воздух… «Пузырчатое Шоко-Млеко Нестле», «Конфитюр Златой Клок», «Круть-Нуга», «Мики-Танц», «Причудь Весельчаков», «Шипучка-Палочка» и «Фейский Ковшик» беременно на меня налетали. Амброзья совсем юных осела на всех нас, и когда я подъял утомленные зеницы горе – в аккурат успел заметить, как от красной дождевой тучи оторвалась следующая волна еврейских детей. Да, в том выводке были сплошь младенцы, но многие были малышнёю постарше: пяти-, шести-и семилетки, поджаристые в огне и осознающие собственную беду. Даже полные глотки вкусного шоколада, что изрыгалися, горя, с детских уст их, оставляли их без малейшего утешенья. И покуда пламя и сласти крохотуль срывались с их еврейских телец, безутешные члены их бессмысленно хлопали.
– Я слышал в последнее время, что изготовили Ведовской Пирог – из Урины околдованных Существ в виде одного Ингредьента, и сделали сие несколько Лиц в том месте, что столь же пострадало от Натиска на него Ада: Ибо хотя Диавол по временам и оперирует Экспериментами, делает он сие далеко не всегда, а особенно естьли недостает Магической Веры.
В последней войне мы сбросили «Малыша» на Хиросиму. Ныне же Германья дипломатически возвращает услугу, разместивши на грезливую почву Англьи «Жиденыша». Быть может, они были не столь всеобъемлюще разрушительны, как Толстяки и Малыши, но для широкого населенья – по-прежнему в высшей мере тревожны. Они поощряли синтез депрессии в тех у нас в стране, кто подвержен Ностальгьи и Меланхольи, – ну, знаете, той публике, что не способна понять «бесчеловечность человека к человеку». Не того круга людей, кого я привечаю дольше, нежели мне временами приходится.
Часто, полагаю я, слишком я смышлен для собственной шкуры.
Я рискнул бросить еще один украдчивый взгляд на евреев во дворе. Некоторые пали на колени, погружаючись в безмолвную молитву. Затем мне показалось, что увидел я, как на мощеной земле под ними возник пылающий герб Диавола, всасывая в себя сетованья еврея.
До чего алчен Диавол в сем царстве? Вековечно, я бы решил, при условьи, что есть такое предложенье душ, как ныне.
