Для меня утрата его была особенно глубока. Именно он и та «ЧОРНАЯ РУБАШКА» за пенни привлекли меня тогда к Движенью.
В Движеньи Чорных Рубашек ощущалося огромное единство. Моузли всегда поминал нас как «моих Чорнорубашечничков» – даже естьли униформы у нас уже не было. Для его Чорнорубашечничков большая честь была принадлежать к той элите, что превосходила собою все классовые барьеры.
– Давайте же встанем на дружескую ногу с палачом, – рек я Томми. Вместе мы вскорости станем нежиться в безутешности сего опыта.
При «Битве при Стоктоне-на-Тизе» в 33-м – в одной из вели чайших уличных битв БСФ
[13] – Томми выиграл свои фашистские шпоры в жесточайшем бритвенном бою. Длился он считанные секунды – и у ног его мертвыми лежали трое коммунистов. Томми остался торжествовать победу на ногах, а в щеке его дерзко торчала розочка из полуразбитой молочной бутылки. Он был человеком именно того калибра, с каким и можно разделить пролитую кровь. Я не в силах точно занести сюда все достоинство Томми Морэна.
– Они тут вообще довольно забабонистая компашка. – Его объемистое присутствием пожало плечьми, и он поглядел на меня сощуренными очесами. – Похоже на сборище Бенгальских Уланов.
И как раз тут рьяно вышел меня встречать бывший парламентарий Джон Бекетт – из крупной «Лужайки Чокомо». Его теплое рукопожатье было одной из постоянных нашей с ним долгой дружбы. Эта жизненная фашистская страсть, столь ясно напечатленная на чертах его, общая и связующая привязанность меж нами.
– Джон! – Я туго сжал его руку в своих ладонях. – Вот нежданная встреча! Как оно?
– Токмо что запарковал «кадиллак» и ссадил Эттли и Бутби. Все уже внутри. Пора и вам уж явиться.
Какой еще политик мог быть столь эгалитарен? Вот на что всех нас вдохновил Моузли. Никакое предприятье не унижало в стремленье к нашей окончательной цели.
В сей яркий майский день я был здесь по просьбе Моузли – глотать старую политическую чешую. Меня проинструктировали переварить новые помои догмы, годные для современного британского потребленья. Аппетит средств массовой информацьи к отрывистым циническим кускам звука о состояньи нацьи был беспределен. Естьли и у политиков всех партий преобладала нехватка мужества, они любезно вызывали меня.
Променад Чейна для англичанина – одно из самых успокаивающих мест на земле. Традиционные старые ценности запаркованы тут в больших домах, из коих аристократья Имперьи надзирает за нашею землей упорными стратегьями и своею двойственностью. Уинстон Чёрчилл оснастился тут внутри нумера 395 – двор его выстроили для размещенья пере датчика, посредством коего, по слухам, Чёрчилл сам намеревался вещать на весь белый свет.
Вот так вот судьбы Чёрчилла и моя свяжутся, мыслил я, на плацу Челсийских казарм.
Что сие за трагедья – несравненный талант Моузли утрачен для нацьи, и нам обманом достался Чёрчилл. Последуй британский народ за Моузли, войны б можно было избегнуть. Какими лжецами оказались и по сию пору остаются противники Моузли – марксисты и «старая гвардия».
Наша программа БСФ представляла одно из яснейших заявлений фашистской политики, когда-либо выдвинутых британскому народу. В «Грядущем корпоративном государстве» (1935) Рейвена Томсона и несравненной книге самого Моузли «Завтра будем жить» (1938) ясно и храбро выражен фашизм с рацьональным – скорее конструктивным, нежели мифическим – популистским лицом.
Имперская фашистская лига была всего-навсего организацьей одного-человека-и-его-собаки, покуда Озуолд не обновил ее переменою имени и бранною кампаньей против международного еврейства. Поначалу в БСФ вступали большие количества евреев, потому и ходила в народе кличка «Британский союдоз фашистов». Но вскорости мы положили сим юдоглупостям конец. Здесь уж первыми движителями были я и Бекетт.
Но истинная моя идеологья, полагаю я, всегда расходилась с таковою Моузли, даже естьли мы с ним укрывалися под одним зонтиком.
Тот фашизм, в коий всем сердцем верю я, зиждется на романтической концепцьи насилья как формы трансценденцьи.
Бекетт, Морэн и я несколько времени поболтали о предметах безразличных. Я наблюдал за большими гарпиями на ивах, за тем, как в свете солнца лениво порхают веснянки, а также красно-крапчатую спинку божией коровки.
– После того, как занял кресло в Парламенте, я занимался тем и этим, – сказал Джон Бекетт, – но у меня нет чувства, что я чего-то добился. Как вы в себе храните ощущенье предназначенья?
– Во что бы Озуолд ни убедил вас верить, я отнюдь не пунский побрякун, – вспыльчиво ответствовал я. Пускай протчия мерзавцы оспаривают сие понятье. Приняв решенье, я совершил нежданное движенье в дом к Моузли, швырнув на мостовую свой цилиндр. – Следуйте за мною.
Я спор тут в своей гордыне, физиономья моя оставляет невысказанным немногое, а всплеск моего гребня соразмеряет время с биеньем моего сердца. Осапоженною ногою я пнул входную дверь нараспашку, спешно вошел внутрь и миновал просторный вестибюль, после чего быстро переместился в главную столовую.
С первого мига моего вступленья туда я сознавал ея надушенность и смаковал неистовый, сладкий аромат резеды. Ни на секунду не был я обманут; заслышав взбудораженный шорох юбок ея. В нравственном своем существе хотелось мне сочиться.
Ныне я знаю – к предчувствьям я способен.
Я сказал, обращаючись к крупному обществу, собравшемуся там:
– Скажитька. В зале присутствуют евреи Диаспоры?
Я побрякал лезвьями бритв, приклеенных к коже моей правой ноги. Канделябр на столе в центре залы был увит михайловоденными цветами. Над пламенами его кружила единственная муха-неясыть.
Невзирая на отвратительную солнечность залы, собранье личностей, стоявших мелкими группками и пялившихся на меня, перечеркивал жгучий поток еще более белого света.
Дабы проявить солидарность с моим вопросом, коий, сознавал я, мог бы восприняться как отталкивающий, я облизнул себе уста и размял десны. В мне начало пошатываться беспокойство. Можно было бы сказать, что воздух, сам Незримый воздух, полон непостижимых Сил, к чьему таинственному присутствью мы ослепли. Вот токмо в краю змей и крыс лишь я недреманно осознавал их присутствье, самое их явленье.
Люди, подобные мне, похоже, располагают предчувствьем явленья чего-то нового.
Закрывши книгу, можешь ты прервать наш вздох,
Но на странице смерти не останется следов.
Тем не менее, вступи туда я секундой позднее, я бы не застал Озуолда: обернувши руку свою вкруг талии леди Макмиллан, он охотничьи провожал ее в боковую дверь к частным ея апартаментам, и черты его обмахивал крылом головокружительный лестничный полз – улыбка, коя в книгах о «Братце Кролике» именуется «чутком сухих смехушечек». Блудодей нипочем не упустит разрекламированную жертву.
