– Хватит? – спросил Соловей.
Юра барахтался на полу, весь в крови, Затем начал подниматься…
– Парень, не надо, – сказал Круглый. Голос заместителя дрогнул. Он сделал шаг к Соловью, протянул было руку… опустил.
– От боли можно кричать, – сказал Юра окровавленным ртом. Половины зубов там не было. Лицо перекошено, один глаз заплыл и сполз вниз. – Боль – это всего лишь боль. Ты убил Марту, урод.
Соловей смотрел на него, не веря. Шагнул вперед, зверея.
– Соловей, ты… – начал Круглый.
– Пошел на хуй, – отрезал Соловей с ненавистью. Круглый увидел его глаза и отошел в сторону. – Добренькие все, сука! Н-на, урод! – Он ударил. А потом еще и еще. Склонился над телом, поднял Юру за рубашку, спросил:
– Что теперь скажешь?
Глаз Юры блеснул из-под кровавой пелены. От лица мало что осталось.
– Тебе… конеф, – сказал Юра. И засмеялся. – Фтрафно?
– Ах ты! – Соловей ударил.
* * *
Соловей выпрямился. Он стоял над тем, что раньше было Юрой, тяжело дыша. Соловей оглядел себя. Он был весь забрызган кровью – с ног до головы. Он медленно повернул голову, его люди отшатывались, отводили глаза. Соловей медленно вытер рукой лицо. Костяшки разбиты до такой степени, что руки кажутся в два раза больше. Что-то было во рту, мешало. Он выплюнял это что-то… и сам отшатнулся.
Это был кусок уха. Соловей вдруг понял, что не помнит, когда сделал это. Как помутнение. Провал. И только дракон успокаивающе урчал во тьме. Дракону нравился вкус плоти…
– Соловей, ты чего? – Круглый отступил назад. – Ты его… за что?
– Тебя не спросил. Борзые все стали, как я посмотрю. Да?!
Круглый покачал головой:
– Да я что? Я ничего.
– У кого-то, блять, еще есть вопросы?!
Соловей быстро оглядел своих людей. Многие отводили взгляды, прятали глаза. Соловей сжал зубы.
Вошел Викинг. Оглядел компанию, шагнул к Соловью.
– Ты меня зачем звал… – Он остановился, увидев изуродованное тело Юры. Лицо Викинга на мгновение дрогнуло и застыло.
– Это кто? – спросил он равнодушно. Круглый скорчил мучительную гримасу, отошел в сторону.
– Я тебя не звал, – медленно сказал Соловей. – С чего ты решил?
Викиг поднял брови. Лицо невозмутимое.
– Чечен сказал.
– Что? – Соловей увидел, что вслед за Викингом входят Желток и Синюха, эти два придурка.
– А вы зачем здесь… – Он вдруг понял. Все опять пошло наперекосяк. Неужели Убер опять над ним посмеялся?!
– Где лысый?! – Желток и Синюха переглянулись. Викинг вдруг понял, засмеялся, отошел в сторону. Люди Соловья молчали.
Соловей закричал в бешенстве:
– И вся эта хуйня из-за какой-то шлюхи?! Не верю! Что встали, блядь?! Не в телевизоре. На выход, быстро! Вперед! Вперед, уебки!
Когда они ушли, Викинг нагнулся над Юрой, помедлил. Что-то привлекло его взгляд. Викинг пошарил и достал из кармана зажигалку «Зиппо». Вытер кровь рукой, отщелкнул крышку, задумчиво посмотрел. Так его и застал Синюха.
– Ты… чего? Идешь?!
– Расскажи мне о мертвой девушке, – сказал он. Синюха испуганно заморгал.
5. Выбор
– Мы слишком часто выбираем не то, что хотели выбрать, – сказал Убер. – Понимаешь, брат? Мы выбираем про запас, мы выбираем «а что обо мне подумают», мы выбираем «этот мой выбор понравится тому-то». Жене, родителям, некой женщине… обществу, не знаю.
– Мы выбираем не себя.
Он помедлил, снова заговорил:
– А я выбираю себя. Я практик. Быть практиком и выбирать то, что нужно именно тебе – или хочешь именно ты – это, бля, лучший выбор.
Викинг покачался с носка на пятки. Ботинки у него были тяжелые, с закругленными тупыми носами. Грейдера или как их там. Рабочие ботинки. Подтяжки свисали вдоль штанин.
Кровь стекала из рассеченного лба Убера. Капала на грязную белую майку.
– Кто мы? Кто я? Что мы на самом деле выбираем, выбирая вещь? Даже самый ничтожный выбор что-то говорит о человеке. Цвет шнурков, наконец. Были бы у меня красные шнурки – кое-где это означает мою смерть. В нашем подземном мире любая мелочь может привести к смерти. Или к увечью. А кому-то просто понравятся твои шнурки, и за порогом станции тебя ждет темнота и удар чем-то тяжелым по голове. Тоже вариант. Так что, брат, решай сам. Выбирай с чувством, как говорил Крутой Эш из Армии Тьмы.
– Откуда? – заинтересовался Викинг.
– Не волнуйся, парень, тебя тогда еще на свете не было.
Стукнула дверь. Они все повернулись. Там стоял Чечен. Крутой, дерзкий, как всегда. Правая кисть в гипсе. Чечен улыбнулся.
– Смена пришла, – сказал он.
6. Смерть Нэнни
– Нэнни! – закричала девочка, бросилась к ней. Казах отошел, понурый и грустный, он вытирал нож от крови.
– Йобанаджизнь, – пробормотал он.
Она с трудом открыла глаза. Лицы было бледное, полупрозрачное.
– Холодно, девочка. Ох, как я намучилась с твоей девчонкой, Марта.
– Нэнни, это я! Я, Мика!
– Почему ты не вернулась, Марта? Она так тебя ждала.
Мика наклонилась к няне.
– Нэнни, там ворота. – Мика плакала беззвучно, слезы катились по лицу. – Видишь, ворота! Все, как ты хотела!
– Ворота, – сказала Нэнни. Тяжело открыла веки, они отяжелели, слипались, как сонные. – Ворота… я так люблю ворота…
– Видишь? Это они! Там завитки такие, бронзовые… Нэнни, не спи! видишь?!
– Да… за… витки, – повторила няня.
– И там написано… видишь? Там написано: «Привет, Нэнни».
Няня улыбнулась. Ее глаза смотрели сквозь девочку, сквозь бетонный низкий свод, сквозь сотню метров земли и камня, сквозь мертвый город… и пронизанный рентгенами воздух… и облака… почерневшие, с мертвыми ангелами… туда, где были Ворота. Туда, где был покой.
Внезапно на несколько мгновений взгляд ее стал осмысленным.
– Где тут лысый? По… позови его.
– Здесь, – сказала Мика. – Ангел тут сидит.
– Береги… ее.
– Да, – ответила Мика за ангела. – Я все сделаю, Наталья Васильевна.
– Вижу, – сказала Нэнни. Лицо ее осветилось. – Я так люблю ворота. Привет, Марта. Я так люблю твою дочку… несносная она… у тебя… у нас…
Нэнни замерла. Открытые глаза смотрели в небо, полное ангелов. Туда, где были ворота с бронзовыми листьями. Туда, где, возможно, ее ждали.
Мика заплакала. Она бросилась и обняла ее:
