Понюхал. Да, виски. Тот самый запах. Горечь и торф.
Дракон внутри него поднял голову и вдохнул.
Убер помедлил. Злость, ледяная ярость пронизывала его насквозь. Он знал, что в моменты, когда он зол, алкоголь действует как усилитель, не снимая, а наоборот, концентрируя ненависть и жестокую злость. Никакого облегчения или мягкости. Забудьте это слово. Только ебанутый хардкор.
Убер поднес бутылку к губам и сделал глоток.
Виски провалился внутрь, как в колодец. Убер прикрыл глаза, чувствуя, как напиток летит вниз в полной, чудовищной темноте… и вдруг он зажегся и медленно разгорелся, освещая Убера изнутри. Как сверхновая звезда. Убер практически почувствовал, как невидимый свет струится из его глаз, освещает все вокруг. Всю эту всемирную срань. И разруху. И человеческую ненависть, зависть и подлость. Выжигает ее, как лазерным лучом.
«Земля, к чему шутить со мною:
одежды нищенские сбрось
И стань, как ты и есть, звездою…»
Убер сделал еще глоток.
«…огнем пронизанной насквозь»
[4].
Затем встал.
Кажется, он был готов. Кое с чем разобраться, йе!
Он сделал шаг. Под ногой что-то звякнуло. Убер посмотрел вниз, подсветил фонариком.
Табличка «Не курить». Он усмехнулся. Перевернул ее носком ботинка, пошел вперед…
И остановился.
Сияние в его голове стало пугающим. И кое-что непонятное вдруг сошлось в единое целое…
– Я тебе помогу, – сказал Мамед медленно. – Чувствую, я пожалею об этом.
– Скорее всего.
– Нас убьют?
– Очень может быть. Такова судьба героев – заваливать трупами амбразуры.
– Но я помогу, – сказал Мамед.
«Вот оно что».
Убер вернулся, наклонился и подобрал согнутую жестяную табличку.
3. Соловей и дракон
Соловья никогда не учили музыке, хотя он и хотел. Он чувствовал в себе музыкальные способности, он физически, телом ощущал движение мелодии и гармонические ряды. Но нет. Никакой музыки, мелкий засранец. Соловья с детства учили бить и терпеть боль. Но чаще терпеть. А потом случилась Катастрофа, и эти знания ему пригодились.
Он не был слабым.
Но первые месяцы в метро были жестокими. Невероятно жестокими и страшными. Зверские времена. Соловей покачал головой. Люди уже забыли, а ведь царствование Саддама Кровавого принесло метро мир. Жестокий, страшный, но мир и порядок вместо первоначального хаоса. Даже сейчас, когда империя Саддама развалилась, многое из созданного им продолжает худо-бедно существовать. Например, та же санитарная служба и служба мортусов. А демократический совет Большого метро, как они себя называют, пытается управлять метро, как при Саддаме, – только, мол, по-демократически. Но сам Совет все больше напоминает собрание местных князьков и мелких тиранов. Когда одна тварь жрет другую.
Некоторые времена лучше навсегда оставить в прошлом. Не вспоминать, не чувствовать, что там пережито и потеряно.
Унижение. Насилие. Голод. Жажда. Холод. Удушье. Болезни. Война.
«Все четыре всадника Апокалипсиса прошлись по мне, с-сука». Всеми копытами, подкованными стальными отравленными шипами.
Раскаленными спицами.
«Больше никогда, – твердил себе Соловей. – Я всегда буду на вершине пищевой цепочки. Я буду рвать зубами. Я буду безжалостен и милостив одновременно. Я буду крут».
Здесь, на «Обводном», он наслаждался властью и стабильностью, прежде чем началась эта хрень с Мартой и ее дочкой. С этим дебилом, ее любовничком…
Соловей вздохнул. Марта была сладкой изнутри. Прежде чем убить, он взял ее несколько раз сам, затем приказал это сделать своим людям. Даже этому трахнутому в голову тупому казаху.
Сейчас он об этом жалел. Надо было оставить ее в живых, для себя – или убить ее сразу после, а не отдавать этим ублюдкам. Грязные, мерзкие соратнички. Соловей чувствовал себя после этого… замаранным.
«А еще у меня есть собственный дракон».
Он знал, что умеет петь и у него великолепный, уникальной красоты и диапазона голос. Возможно, если бы не война, Соловей бы сейчас пел в опере. В Большом театре, в Ла Скала – почему нет? Шелковые обертоны в собственном голосе доставляли ему удовольствие, особенно когда женщины велись на это. А они всегда велись. Или на голос, или на уверенную силу. Власть очарования.
Ложились и принимали насилие. Потому что на самом деле хотели этого. Он уверен. Иногда Соловей заходил слишком далеко, но старался держать себя в руках. Чтобы не калечить их хотя бы. Только жестокость вызывала в нем какой-то отклик, что-то, похожее на оргазм. А с тех пор как в его голове поселился дракон, Соловей стал спокойнее. Словно он больше не был одинок.
Дракона надо кормить и лелеять.
Он будет расти. Он будет тебя любить. Он твой. А ты – его.
Он его мысленно гладил, как домашнее животное. Словно ручного крокодила. Уродливого любимца, который жрет все и смертельно опасен. Но только не для него, хозяина…
Дракон растет.
А мэр, которым управляет серый кардинал Соловей, будет придатком к этой человеческой массе. Иногда Соловей чувствовал себя драконом, который находится одновременно в десятках голов, в сотне. А потом будет и в тысячах.
И только несколько человек избежали этого.
Один из них – этот приезжий.
Уберфюрер.
Чертов скинхед. Голубоглазый нацист-ариец, с-сука.
Соловей почувствовал боль, посмотрел вниз. Разжал кулаки. Ногти впились в ладони до крови, он расправил ладони, вытянул пальцы. Ладони были мокрые от крови… и возбуждения. Соловей потянул носом запах. Медный запах крови и возбуждения. Похоже, у него встал.
– Черт, – сказал кто-то. – Соловей, слышь.
– Чего?! – Соловей обернулся.
– Там кто-то ходит.
4. Дракон Убера vs дракон Соловья Станция «Волковская», август 2023 года
– Не ждали? – раздался из темноты знакомый насмешливый голос. – А я вернулся. Поговорим?
– Покажись, – сказал Соловей. – Или зассал?
– Ну не то, чтобы зассал, – сказал Убер. – Но где-то рядом. Ладно… Я выхожу, не стреляйте.
– Не стрелять, – велел Соловей. – Иди на свет! – крикнул он Уберу.
Лучи фонарей осветили высокую жилистую фигуру скинхеда. Он вышел вперед.
– Руки подними! – крикнул Карим.
Убер ухмыльнулся и неторопливо, почти издевательски поднял руки. Мол, все. В одной руке у него была полупустая бутылка.
