Она замолчала, затем подняла голову и посмотрела на Убера в упор.
– Это ее платье. Я его сшила.
Убер переступил с ноги на ногу. Он хотел что-то сказать, но вдруг обнаружил, что его обычное остроумие куда-то делось.
Ее платье. Платье Марты. Мамы Мики.
– Больше она никуда его не наденет, – сказала Нэнни.
– Ч-черт, – сказал Убер. Вскинулся, сдержался, снова сел. Невыносимо.
Нэнни замолчала. Затем повернулась к Уберу, ткнула острым пальцем в грудь.
– Послушайте, как вас зовут? – начала она резким, высоким голосом. – Убер? Какое-то нечеловеческое имя.
– Над-человеческое, – сказал Убер. Он не хотел шутить, не время. Но вот проклятая привычка острить в любой момент…
– Так вот, Эдуард, – сказала Нэнни.
Убер хмыкнул. Открыл рот, чтобы поправить ее, но посмотрел на Нэнни и – передумал.
Нэнни вспыхнула:
– И нечего тут хмыкать! Расхмыкался он тут… Я правду говорю!
Убер помолчал.
– Я весь внимание, Фарида Дани… простите, Наталья Васильевна, – сказал он серьезно. – Весь внимание. Поверьте.
Нэнни заговорила – сначала с подозрением, что над ней издеваются, затем все больше распаляясь:
– Так слушай, лысый! Ее мать – мы с ней едва знакомы. Мы с ней едва знакомы, – повторила она, покачала головой. – Она попросила меня посидеть с девочкой, с Микой. Сказала: не успеете вы, теть Наташа, оглянуться, как я уже вернусь. Одна нога здесь, другая… – Нэнни оборвала себя, затем сказала очень серьезно: – И вот теперь я оглядываюсь уже тысячу раз, я потеряла число раз, когда оглядывалась – а ее все нет.
Нэнни замолчала. «Какое невыносимое молчание», – подумал Убер. Словно в мире не хватает воздуха.
– Почему? – спросил Убер.
Нэнни словно забыла о его существовании, начала собирать игрушки, складывать вещи, забормотала:
– Терпеть не могу эту девчонку! Никакого терпения нет на эту девчонку! Что за несчастье эта девчонка! – Она вдруг резко повернулась к Уберу. Лицо исказилось. – Бедная моя. Бедная моя. Бедная.
– Она должна была уехать на «Звенигородскую». И оттуда уже вызвать нас с Микой. Любовник Марточки бы нас привез.
– Ее собирались отдать дракону, – сказал Убер неловко. – Так мне сказали.
Нэнни отрицательно покачала головой. Нет. Все не так.
– Она должна была добраться до станции… и сообщить нам, когда устроится. А мужчина Марты бы потом привез к ней девочку. И меня. Я тоже хотела уехать. Я не верила, что все получится. А она была полна надежд. Дурочка. Дурочка. Прекрасная дурочка.
Убер помедлил.
– Кто он? – спросил хрипло.
– Как кто? – удивилась Нэнни. – Он же с тобой таскается все время. Как драный хвостик.
Убер замер, словно ему пробили под дых.
– Чего?!
– А ты и не знал, – сказала Нэнни с удивлением. – Любовник Марты – это вот этот остолоп Юрочка Лейкин, Дуралейкин. Видимо, не такой ты умный, лысый, как себе кажешься.
– Блять, – сказал Убер. Ему вдруг невероятно сильно захотелось выпить.
«У меня есть свой дракон».
– Вот поэтому я не хотела говорить… – Она понизила голос. – …при Мике.
Скинхед помедлил.
– Понимаю.
– Я думала, она там жива и счастлива, – сказала Нэнни. Она стояла, маленькая и потерянная. – И просто долго не приезжает.
Черт. Убер неловко поднялся. Постоял, согнувшись, тканевый потолок палатки выгнулся под его спиной и головой.
Затем шагнул вперед и обнял Нэнни. Крепко, до боли.
– Мне жаль, – сказал Убер. Нэнни дернулась… затихла.
– Она будет самая красивая в этом платье, – сказал Убер. – Правда. Вы выбрали самое красивое платье. Для самой красивой невесты на свете.
И тут Нэнни дрогнула и заплакала.
5. Перо ангела-4
– Твоя мама умерла, бобренок. Теперь я точно знаю.
Мика помолчала. Лицо ее осунулось. «Почему, черт побери, я ничего не могу изменить?!» – подумал он. Убер дернул щекой.
– Мика, я…
– Ты выполнил задание, – сказала Мика. Убер вздрогнул.
Мика протянула руку.
– Вот. Обещай, что не потеряешь. – Она разжала пальцы.
Убер посмотрел. На розовой ладошке Мики лежало черное перо. Старое, грязное и почти лысое. Убер помолчал. «Чертово перо».
– Может, я лучше его тебе оставлю? – Он посмотрел в глаза девочки, понял. – Хорошо. Круто, сестра. Я сохраню его.
Он подставил ладонь. Мика аккуратно, двумя пальчиками, очень бережно положила перо в огромную жесткую ладонь скинхеда. Загнула ему пальцы один за другим, чтобы получилась «коробочка». Все надежно. Убер кивнул.
Мика смотрела на Убера без улыбки. Очень маленькая и очень усталая. Словно на плечах у нее вся тяжесть мира. Убер почувствовал угрызения совести. Мика сказала серьезно:
– Теперь ты можешь вернуться на небо, ангел. Только…
– Что только? – Убер ждал.
– Только не улетай без меня. Обещаешь? Ну, пожалуйста!
Она смотрела на него и ждала ответа. «Что мы делаем с детьми». Мы в ответе за тех, кого приручили, как говорил Маленький принц. «А может, эта девочка приручила тебя, старый чертов лис?» Убер откашлялся, сказал хрипло:
– Ну, это. Ага. Обещаю.
Он протянул руку, вертикально, как на рукопожатие:
– Договорились.
Мика покачала головой. Убер поднял брови.
– Нет?
Мика выпрямилась, посмотрела на скинхеда снизу вверх:
– Сделай пальцы вот так. И обещай. Скажи: клянусь, клянусь.
Убер улыбнулся. Все-таки пока ребенок. Скинхед сложил пальцы, как ему показали.
– Клянусь… э-э. Клянусь. В чем клясться-то? – спросил он. В этом было что-то очень серьезное. Убер даже занервничал.
Мика сказала серьезно:
– Клянись, что заберешь меня с собой в рай. На небо.
Убер поднял брови. Однако.
– Но… хмм. Это точно не то, что я обычно обещаю женщинам. А уж маленьким девочкам вроде тебя – тем более.
Мика не слушая его, сложила ладони лодочкой и стала на колени. Прямо тут, среди осколков кирпича и обломков игрушек. Мика начала говорить, и у Убера побежал холодок по спине. Маленькие девочки так не молятся. Не должны так.
– Боже еси на небеси, – говорила Мика, – да светится имя твое. Да пребудут рентгены твои с тобой, да защитишь ты нас от них.
Убер шагнул к ней, остановился. Ему вдруг стало не до шуток.
