– Тогда я удаляюсь.
– Им обо мне известно, не так ли?
Несмотря на утренний час, в комнате царил полумрак: ставней Девен не открывал. Отсветы пары свечей только подчеркивали темные круги под его глазами и впалость щек. По-видимому, спалось ему скверно.
– Да, – со вздохом искреннего сожаления подтвердила Луна. – О чем я весьма сожалею. С мужской ролью мне не справиться, а женщине Уолсингем не доверился бы ни за что. Оставалось одно: завязать отношения с кем-то из его людей, – пояснила она, рискуя разбередить память об их разрыве. – Так что о вас и вашей службе они знают.
Девен снова оделся как джентльмен, однако не до конца: слуг его поблизости не наблюдалось. Рукава дублета он держал на коленях, наконечники шнурков свободно свисали с плеч.
– Полагаю, если остановиться прямо сейчас, для меня это уже ничего не изменит?
Чего-чего, а честного ответа он вполне заслуживал.
– Нет. Дабы обезопасить себя, вас убьют без раздумий.
– Ну что ж… – Пальцы Девена скользнули по виноградным лозам, вышитым на рукаве дублета, и замерли. – Я получил от своей королевы приказ разорвать договор с вашей. Даже если он не имеет ничего общего с тем, вторым договором, мне не обойтись без вашей помощи, а вам – без моей. Но как можно освободиться от проклятия, мне неизвестно.
Дверь за спиной безмолвно напоминала, что Луне пора идти. Однако уход только замедлит дело, а между тем спасение только в одном – в успешном его завершении. Надеясь, что не совершает ужасной ошибки, Луна села напротив.
– Мне тоже. Выполни условия, и проклятие кончится само по себе, иного способа нет. Однако Суспирии это не помогло. И кто-то другой освободить ее, думаю, тоже не мог. Разве что сам наложивший… но он давным-давно мертв. К тому же, Тиресий – то есть Фрэнсис – был уверен: проклятие все еще в силе.
– А видение, о котором вспоминали сестры Медовар? Он больше никому о нем не рассказывал?
Луна скорее в замешательстве, чем с твердой уверенностью, покачала головой.
– Если то было частью запрета… у Инвидианы есть брошь, что позволяет отдавать приказания, неповиновение коим означает смерть. Так что она вполне могла запретить Фрэнсису рассказывать об этом видении. Но если и не запретила… он умер, не успев мне ничего рассказать.
– И прежде, в другое время, ни разу о нем не упоминал?
– Откуда мне знать? – отвечала Луна, изо всех сил сдерживая рвущуюся наружу досаду. – Поймите: долгая жизнь среди дивных, их пища, их вино… все это изменяет людей. А он провел с нами многие годы. Он то и дело заговаривался, жил в собственных грезах; девять десятых его речей являли собою горячечный бред, а остальное было настолько туманным, что поди разбери… Он мог рассказывать об увиденном хоть по пять раз на дню, но мы бы так ничего и не поняли.
– А больше он ничего примечательного не говорил? – спросил Девен, в азарте подавшись вперед и упершись локтями в колени. – Не о видении, о чем угодно – о Суспирии, о проклятиях, о Халцедоновом Чертоге… Не мог же он бредить вовсе без всякого смысла! Определенной, собственной логики держатся даже умалишенные.
Обычные умалишенные – возможно, но Тиресий?.. Однако исполненный терпения взгляд Девена помог Луне собраться с мыслями. Когда еще провидец говорил с ней о прошлом?
В тот день, когда велел ей отыскать себя самого.
– Однажды, еще до того, как я отправилась ко двору Елизаветы, он вспомнил свое имя, – припоминая тот давний разговор, пробормотала Луна. – И велел мне найти Фрэнсиса Мерримэна. Лишь много позже я поняла, что это он и есть, только сам о том позабыл.
Многие месяцы они вот так, вместе, не решали головоломок, не складывали кусочков изображения в единое целое, да к тому же на сей раз Луна была с ним заодно…
– Что ж, начнем отсюда, – сказал Девен. – Он просил вас найти его. А когда вам это удалось…
Девен ни разу не видел Фрэнсиса, и ему Луна могла рассказать то, в чем ей не хватило духу признаться сестрам Медовар, любившим безумного провидца всем сердцем.
– Тут он и умер. Из-за меня. Это я его вынудила… он боялся говорить, но я не позволила бы ему промолчать. Думала, отыщу его, и это поможет укрепить мое положение при Халцедоновом Дворе.
Между тем все обернулось иначе, и эти воспоминания оставляли горький привкус на языке.
– Одним словом, я потребовала от него рассказать все, что знает. Это его и сгубило.
Казалось, синь серьезных, внимательных глаз Девена притягивает взгляд, точно магнитный камень – железо.
– Но разве вы допрашивали его с пристрастием? Поднимали на дыбу? – негромко, мягко возразил он. – Разумеется, нет. Самое большее – не позволили сбежать. Выходит, если вы чего-нибудь не утаиваете, заговорил он по собственной воле.
Нет, плакать она не станет.
Невероятным усилием воли Луна отвернулась и уставилась в складки льняной драпировки на стене.
Девен дал ей время совладать с чувствами и снова заговорил:
– Вернемся к моменту, когда он велел отыскать его. Что именно он сказал?
Что именно он сказал… Луна напрягла память. Она размышляла, как вновь добиться благоволения Инвидианы. В ее покои явился Тиресий. Ей удалось пополнить запас бренного хлеба смертных…
– Он говорил о Лайонессе, – вспомнила она. – О легендарном исчезнувшем царстве. Точнее, он смотрел на мой гобелен с изображением Лайонесса и говорил о каких-то ошибках, сделанных после того, как Лайонесс ушел в глубину.
А может, речь шла о чем-то другом? Возможно, о Халцедоновом Чертоге? Перед мысленным взором снова предстал образ провидца – хрупкого, дрожащего, бледного, точно призрак…
– Он не хотел видеть сны. Думал, его видения ему снятся… а потом сказал что-то об остановившемся времени.
Это заставило обоих вздрогнуть, вскинуться и сесть прямо.
– Но для Суспирии так оно и было, – проговорил Девен. Голос его задрожал от старательно сдерживаемого азарта.
Однако этому предшествовало кое-что еще. «Допустим, я нашла этого Фрэнсиса Мерримэна – и что дальше?» – спросила Луна. А ответ прозвучал ясно, вполне разумно, но сам по себе был столь странен…
– «О, станьте же недвижны, звезды неба», – задумчиво пробормотала Луна, припоминая слова провидца.
– Ч… что? – едва не поперхнувшись, переспросил Девен.
Подобной реакции Луна вовсе не ожидала.
– Так он ответил, когда я спросила, что делать дальше. «О, станьте же недвижны, звезды неба…»
– «Чтоб навсегда остановилось время, чтоб никогда не наступала полночь?»
Выражение Девенова лица повергло Луну в немалую растерянность.
– Нет, этих слов он не говорил. Но в следующую же минуту сказал, что время остановилось. А что все это значит?
