— Одна лишь мысль о том, что может прятаться под этими обертками, зажигает в мужчине огонь, верно? — пробормотал Менедем, когда мимо прошла очередная женщина.
— В тебе, может, и зажигает, — ответил Соклей.
Его двоюродный брат засмеялся.
Идя по грязным, узким, извилистым улицам, Соклей понял, что здесь чувствуется и присутствие карийцев, живших в Кавне вместе с эллинами. Хотя одежда карийцев походила на эллинскую, их мужчины чаще носили бороды, чем жители Родоса, — мода на бритье среди них еще не распространилась. У некоторых карийцев на поясе висели короткие кривые мечи — диковинное для эллинского взгляда оружие. И хотя карийцы и не писали на своем языке, они на нем говорили. Эти булькающие звуки ничего не значили для Соклея.
— Скажи, — обратился он к Киссиду, — устраивают ли здешние мужчины, женщины и даже подростки большие пьяные пирушки для своих друзей-ровесников?
Родосский проксен остановился как вкопанный и как-то странно на него посмотрел.
— Вообще-то да, — ответил он. — Но откуда ты мог об этом узнать? Ты ведь наверняка никогда не бывал здесь раньше, и такого обычая больше нет нигде во всей Карии.
— Я слышал разговоры об этом и гадал, правда это или нет, — ответил Соклей.
Объяснять, что он наткнулся на упоминание о подобном обычае в «Истории» Геродота, значило породить столько же вопросов, на сколько отвечала та книга, и Соклей благоразумно не стал так поступать.
Когда они пришли в дом торговца оливками, раб, прежде чем запереть дверь за хозяином и гостями, приветствовал Киссида на плохом эллинском. Хозяин повел родосцев через довольно простой двор к андрону, и раб принес в помещение для мужчин кувшин вина, кувшин с водой и две чаши.
— Скоро ужин, — сказал он, смешивая вино с водой в большой чаше и наполняя из нее маленькие.
— За что будем пить? — спросил Соклей. — За то, чтобы между генералами Александра наконец воцарился мир?
— Это было бы прекрасно. Но это, увы, слишком прекрасно, чтобы на такое можно было надеяться, — уныло сказал Киссид и поднял свою чашу. — Да услышат мою молитву боги: за то, чтобы не попасть под ноги генералам, когда они в конце концов сойдутся в битве!
Все трое выпили. Тост проксена очень хорошо выражал надежды Соклея в отношении Родоса.
Менедем в свою очередь поднял чашу.
— За то, чтобы мы получили прибыль, не попадаясь под ноги генералам!
Все выпили снова. Тепло растеклось по животу Соклея, и он понял, что вино было смешано с водой в соотношении один к двум — немного крепче, чем обычно.
— Я могу принести ложа, господа, если хотите, — сказал Киссид, — но обычно я обедаю сидя, если только не устраиваю настоящий симпосий.
— Не утруждайся, почтеннейший, — быстро отказался Соклей. — Ты и так оказал нам большую любезность, приютив у себя. Мы не хотим слишком сильно нарушать распорядок в твоем доме.
— Это очень мило с вашей стороны. — Вино, казалось, подействовало на Киссида сильнее, чем на Соклея. — Мой дорогой, некоторые люди воображают, будто, останавливаясь у проксена, они становятся владельцами его дома. — Он возвел глаза к потолку. — Я мог бы рассказать вам о таких случаях…
Еще одна чаша вина — и он и впрямь начал рассказывать.
Соклей услышал довольно занимательную историю об одном не в меру болтливом родосце, которого он уже давно не любил, ровеснике своего отца, — удовольствие почище многих.
Киссид махнул рукой, и его раб поставил перед каждым креслом трехногий круглый столик. Ситос — самая главная часть трапезы — состоял из белого хлеба, теплого, только что из печи. Опсон — гарнир к ситосу — включал в себя маленьких кальмаров, зажаренных в оливковом масле до золотисто-коричневого цвета.
Как любой воспитанный человек, Соклей ел выпечку левой рукой, а закуски — правой и внимательно следил за тем, чтобы съесть хлеба больше, чем кальмаров. Отправив кальмара в рот тремя пальцами правой руки, Менедем склонил голову перед Киссидом и сказал:
— Подавая такие ужины, ты сделаешь меня опсофагом.
Нежелание быть принятым за того, кто ест опсон, пренебрегая ситосом, помогло Соклею сохранить хорошие манеры. Он кивнул, чтобы показать хозяину, что согласен с замечанием Менедема. Вообще-то он считал, что его двоюродный брат из вежливости преувеличил. Кальмары были хороши — как и большинство эллинов, Соклей очень любил дары моря, — но не настолько уж великолепны.
— Вы слишком добры, — сказал Киссид. — Я забыл спросить: что вы привезли на продажу? Поскольку вы пришли на акатосе, я не ожидаю, что у вас на борту зерно, лес, дешевое вино или масло.
— Нет, «Афродита» не занимается крупными перевозками, хотя ей приходилось возить и зерно, — ответил Менедем. — Мы доставили сюда благовония из родосских роз и прекраснейшую пурпурную краску, которую вывозят из Финикии с тех пор, как Александр двадцать лет тому назад разграбил Тир.
— И папирус из Египта, и первоклассные чернила с Родоса, — добавил Соклей.
— И еще кое-что… для тех, кого не удовлетворяет будничное существование, — сказал Менедем.
— Итак, вы торгуете предметами роскоши — я понял это, как только увидел ваше судно, — проговорил Киссид. — А что вы надеетесь здесь получить? В нашем городе недостаточно предметов роскоши, чтобы мы их продавали; здесь зарабатывают на жизнь дарами земли, а еще благодаря лесу и горным рудникам.
Соклей и Менедем одновременно пожали плечами — так слаженно, будто были актерами на комических подмостках.
— Завтра пойдем на агору и посмотрим, что имеется у ваших торговцев, — сказал Соклей. — И мы с радостью продадим наши товары и за серебро. А серебра в этих местах хватает, если только нам удастся его выманить.
— Желаю вам всяческих успехов, — ответил Киссид. — Однако Антигон порядком нас разорил. Он…
Хозяин замолчал, когда вошел раб, чтобы зажечь лампы и факелы, и не возобновлял речей до тех пор, пока раб не покинул андрон. И даже после того, как тот ушел, Киссид еще некоторое время вел вполне невинную беседу. Должно быть, он побаивался осведомителей.
Насколько Соклей знал своего двоюродного брата, Менедем наверняка подумывал о том, чтобы заполучить в постель одну из рабынь Киссида. Но никаких женщин не появилось, и раб, забравший Соклея и Менедема из андрона, проводил их в тесную комнатушку с парой кроватей. Лампа, мерцавшая на столе между постелями, давала света немного, но вполне достаточно, чтобы разглядеть выражение лица Менедема. Оно было так красноречиво!
Соклей рассмеялся.
— Бедняжка, ты так разочарован!
— Ох, заткнись, — сказал Менедем. — Разумеется, разочарован: ты же не хорошенькая девушка!
— И даже не уродливая, — согласился Соклей. — Хотя, полагаю, я был бы уродливым, будь я девушкой.
— А уж старомодная борода тем более тебя не украшает, — ответил Менедем.
