— Греби назад!
Три или четыре таких гребка погасили движение судна и заставили его встать у причала.
— Хорошая работа, как всегда, — похвалил Соклей.
— Спасибо, молодой господин, — ответил Диоклей.
Будучи тойкархом, Соклей имел ранг выше келевста, и к тому же он являлся сыном одного из владельцев «Афродиты». Но Соклею никогда было не стать таким моряком, как начальник гребцов, и они оба это знали. И поэтому тойкарх и келевст придерживались взаимной вежливости.
В доке неподалеку строились пара крутобоких торговых судов и одно судно с корпусом, напоминавшим тело акулы, — оно, судя по виду, могло перегнать даже гемолию. Один из торговых кораблей был почти готов; плотники крепили жесткие ребра к уже готовой обшивке из досок, другие рабочие пропускали бронзовые шипы сквозь обшивку, чтобы прикрепить ее к шпангоуту. Стук их молотов разносился по всему городу.
На холмах над Кавном припали к земле мрачные каменные укрепления Имброса. Воины этой крепости служили Одноглазому Старику — таково было прозвище Антигона, завоевавшего Карию три года тому назад. Кавн все еще объявлял себя свободным и независимым полисом, однако в нынешние дни, когда генералы покойного Александра Македонского постоянно вели войны, пытаясь разделить между собой его огромную империю, такие заявления были по большей части пустым звуком.
Пока Соклей рассматривал верфь и холмы и размышлял о государственных делах, Менедем немедленно занялся решением насущных проблем. Как и многие другие эллины, он всегда носил за щекой несколько мелких монет и теперь, выплюнув обол на ладонь, спросил стоявшего на пирсе человека, не занятого швартовкой «Афродиты»:
— Ты ведь знаешь проксена Родоса?
— Конечно. Это Киссид, сын Алексия, торговец оливками, — ответил житель Кавна.
— Верно. — Менедем швырнул местному маленькую серебряную монету и сказал ему название своего судна, а также назвал два имени — свое и Соклея. — Спроси проксена, сможет ли он приютить нас на ночь. Я дам тебе еще обол, когда вернешься с ответом.
— Договорились, товарищ.
Местный засунул обол за щеку и потрусил прочь.
Некоторое время спустя он вернулся вместе с толстопузым лысым человеком, чья голова сверкала так, будто он натирал ее оливковым маслом. Менедем дал посланцу второй обол, который исчез с такой же скоростью, как и первый.
— Радуйся. Я — Киссид, — сказал лысый. — Кто из вас кто?
— Я — Соклей, — ответил тойкарх «Афродиты».
Менедем тоже представился.
— Рад познакомиться, — проговорил Киссид, хотя тон его свидетельствовал об обратном.
Это обеспокоило Соклея: зачем же еще существует проксен, как не для того, чтобы помогать гражданам полиса, интересы которого он представляет в родном городе?
— Хотите, чтобы я вас приютил, так? — продолжал торговец оливками.
Нет, он вовсе не выглядел довольным.
— Если будешь так любезен, — ответил Соклей, гадая, уж не затаил ли Киссид в глубине души обиду на его отца или дядю.
Ни один из молодых людей прежде в глаза не видывал этого проксена. «И вроде бы Менедем никогда не пытался обольстить его жену», — с сарказмом подумал Соклей.
— Полагаю, я могу приютить вас, — ответил Киссид. — Но Гиппарх — командир гарнизона Антигона — не очень любит родосцев. Он всячески мешает оказывать им гостеприимство, очень мешает.
— Мы рады, что, несмотря на это, ты продолжаешь оставаться проксеном Родоса, почтеннейший, — вполне серьезно проговорил Соклей.
Его не прельщали ни ночевка на кишащем насекомыми, шумном, переполненном постоялом дворе, ни сон на твердой палубе юта.
— А что имеет офицер Одноглазого Старика против родосцев?
— А что тут удивительного? — ответил вопросом на вопрос Киссид. — Он думает, что ваш полис склоняется на сторону Птолемея.
Так и было на самом деле — почти. Учитывая, сколько египетского зерна проходило через Родос для последующей торговли по всему Эгейскому морю, их родному полису следовало дружить с Птолемеем. Тем не менее Соклей формально не солгал, ответив:
— Что за глупость. Мы нейтральны. Родосцы должны хранить нейтралитет, иначе одна из сторон завоюет нас в отместку за то, что мы поддерживаем другую.
— Мой двоюродный брат прав, — подтвердил Менедем.
Хотя они с Соклеем порой и препирались между собой, но против всего остального мира стояли плечом к плечу.
— Мы даже построили несколько судов для Антигона два или три года назад, — продолжал Менедем. — Разве сделали бы это, по-твоему, сторонники Птолемея?
— Вам не нужно убеждать меня, друзья мои, — заявил Киссид, — и вы уж точно не убедите Гиппарха, поскольку у того давно сложилось свое мнение на этот счет.
— У тебя будут неприятности, если ты пустишь нас переночевать? — спросил Соклей.
— Надеюсь, что нет, — уныло ответил проксен. — Но будут у меня неприятности или нет, мой долг как проксена Кавна на Родосе — помогать людям из города, интересы которого я представляю. Пойдемте со мной, почтеннейшие, и пусть мой дом будет вашим домом, пока вы в Кавне.
Прежде чем покинуть «Афродиту», Менедем убедился, что Диоклей оставил на ее борту как минимум полдюжины моряков.
— Мы ведь не обнаружим по возвращении, что у половины груза выросли ноги, а товаров и след простыл, а? — спросил Менедем.
— Вряд ли такое случится, шкипер, тем более что этой весной мы не везем павлинов, — ответил Диоклей.
— Да уж, павлинов у нас на борту нет. И мы — или, во всяком случае, я — вовсе по ним не скучаем, — заметил Соклей.
В прошлом году ему приходилось присматривать за птицами до тех пор, пока последних павлинов не продали в Сиракузах, и было бы преувеличением сказать, что тойкарх тогда наслаждался своими обязанностями.
«Если уж на то пошло, шумные, глупые птицы даже хуже моряков», — подумал Соклей — мысль, которой он предусмотрительно не поделился с начальником гребцов.
— Пойдемте, друзья, — настойчивей, чем раньше, повторил Киссид: наверное, торговец оливками не хотел, чтобы люди видели, как он болтается возле родосского судна. А вдруг осведомители донесут на него командиру гарнизона Одноглазого Старика?
Сойдя по трапу на причал, Соклей поблагодарил богиню удачи и остальных богов за то, что Родос и в самом деле свободен и независим и родосцам не приходится беспокоиться о такой ерунде.
Судя по постройкам и внешнему виду его жителей, Кавн был чисто эллинским городом, с храмами, более древними и простыми, чем храмы Родоса, а вот жилые дома здесь были построены в одном стиле. Как и на родине Соклея, тут можно было увидеть только фасады домов (среди которых попадались побеленные) да красные черепичные крыши. Все вывески были на эллинском. Мужчины носили хитоны до середины бедра, некоторые накидывали поверх хитонов гиматии. Одежда женщин доходила до лодыжек. Если женщины из богатых и уважаемых семейств выходили на публику, они обязательно надевали шляпы и вуали, прикрывающие их от алчущих глаз мужчин.
