Все это может случиться совсем скоро.
Питон ловит на лету мяч, прижимает его к корпусу и выписывает молниеносный пируэт вокруг молодой мамаши, толкающей перед собой коляску с ребенком.
– Эй, осторожней! – прикрикивает она на Питона, напуганный ребенок ударяется в рев.
– Просим прощения! – бросаю я через плечо, и мы, перебрасываясь мячом, продолжаем свой путь по Портленд-стрит.
Я пока еще не выхожу на поле с командой, но никто не запрещает мне мирно попасоваться с друзьями по дороге на исправительные работы.
Мирно наша распасовка складывается только для нас троих – встречным прохожим приходится спасаться от увечий.
– Кончайте уже!
– Смотрите, куда претесь!
– Так ты мне голову снесешь!
Мальчишка лет десяти, которого вместе с велосипедом опрокидывает меткий бросок мяча, разражается потоком отборной брани.
– И после этого ты тем же ртом будешь мамочку целовать? – радостно ржет Эрон.
Я со смехом поднимаю с земли мальчишку и его велосипед, поворачиваюсь к приятелям – и вижу, что прямо мне в лицо летит мяч. В последний момент я умудряюсь его поймать. Неплохо, думаю я. Может, я действительно гений футбола – каким, по рассказам, был раньше.
Эрон с Питоном – ребята мощные, но не слишком ловкие. Эрон, тот вообще иногда бывает неуклюжим, ему то и дело приходится под визг тормозов и отчаянные гудки выскакивать за мячом на проезжую часть. А вот у меня вроде бы все хорошо с техникой, и руки, как выражается отец, что надо.
– Отлично принял, Эмброз! – кричит Эрон. – Видишь теперь, как ты нужен «Харрикейнз»?
Я улыбаюсь, но о предстоящем визите к доктору Нгуену пока не рассказываю. Не хочу, чтобы они раньше времени радовались тому, чего может и не произойти, если доктор Нгуен не разрешит мне вернуться в спорт.
Но он разрешит. Так мне подсказывает чутье.
Когда мы подходим к дому престарелых, я замечаю Шошанну – она поднимается по ступеням главного входа. К счастью, Эрон в этот момент смотрит в другую сторону, а Питона я отвлекаю, резко пасанув ему мяч. Мне было бы затруднительно объяснить этим двоим, что мы с Шошанной работаем вместе.
Эрон и Питон направляются в кабинет старшей медсестры, а мне расписываться в ведомости не нужно, поэтому я несусь прямиком в комнату мистера Солвэя. Мне надо будет потом догнать приятелей, но они обычно не торопятся и любят затыриться куда-нибудь, чтобы спокойно поесть печенья, так что времени у меня полно.
Не то чтобы мне очень нравилось действовать тайком от них, но так проще. Не обязательно же все свои дела валить в одну кучу.
«…И пока полковник разглагольствовал о том, как важно экономить имеющиеся ресурсы, на летном поле прямо у него за спиной рядовые выгружали шесть контейнеров с пастромой, только-только прилетевшие из Сан-Франциско. Мы отчаянно молили небеса, чтобы полковник не вздумал обернуться: шутка ли, мы отправили двух пилотов за двенадцать тысяч миль с промежуточной посадкой на атолле Мидуэй только для того, чтобы разнообразить себе меню. И вот, казалось, уже все, пронесло, но тут он принюхивается и говорит: “Можете считать, что я рехнулся, но, по-моему, пахнет пастромой!”»
[7]
Я крепче сжимаю камеру, чтобы от смеха не прыгало изображение. Шошанна, выступающая в роли интервьюера, тоже еле сдерживается, чтобы не рассмеяться. Но уж очень нам не хочется перебивать мистера Солвэя. Он замечательный рассказчик и, когда разойдется, выдает истории одну за другой.
Сегодня третий – и самый удачный – день съемок в доме престарелых на Портленд-стрит. С самого начала Шошанна рассчитывала управиться за пару часов, но мы не подозревали, что у мистера Солвэя в запасе столько историй. Поддерживать с ним разговор довольно трудно – так много в нем язвительности и сарказма. Но Шошанна оказалась прирожденным интервьюером, ее искренний интерес помогает мистеру Солвэю раскрыть себя с лучшей стороны.
Он рассказывает нам самые разные истории: какие-то из них печальные – о гибели боевых товарищей и об осиротевших детях, другие, напротив, жизнеутверждающие – о работе фронтовых медиков и о невероятном героизме простых солдат. Но посреди всех страданий и жестокости удивительным образом происходит и много смешного. Вроде инцидента с пастромой или другого случая, когда в часть мистера Солвэя из прачечной по ошибке доставили белье главнокомандующего, генерала Макартура, и его сослуживцы использовали шелковые генеральские трусы вместо карнавальных колпаков на новогодней вечеринке.
У меня складывается впечатление, что в армии мистер Солвэй был кем-то вроде записного шута и приколиста, типа тех, какие есть в каждом классе. Эта роль, с одной стороны, как бы не очень сочетается с его нынешним немощным состоянием, но с другой – он по-прежнему, как и на войне, ни в грош не ставит любое начальство, которое сейчас для него олицетворяют врачи и администраторы. В госпитале, где после поединка с танком он провел пять недель, мистер Солвэй чуть было не угодил под трибунал за организацию азартных игр. Он накачивал гелием пустые пакеты от капельницы так, что из них получались воздушные шарики, и принимал ставки на то, чей шарик первым долетит до финиша. Он рассказывает об этом Шошанне и сам заливается смехом. Воспоминать ему явно нравится.
– Я поставил на свой шарик полсотни – большие по тем временам деньги. А этот дурной техасец, как дротиком, запустил в него иголкой от шприца. И что? Шарик лопнул в каких-то трех футах от финиша. Как же я был зол на этого техасца! Но делать нечего, надо платить. И я раскошелился, вернее совсем уже собрался, но тут налетела военная полиция и обломала нам весь кайф.
Поглощенный рассказом, я лишь чудом улавливаю донесшееся из коридора двуголосое «ого!». Оглянувшись, я вижу в открытую дверь совершенно обалдевших Эрона и Питона.
Попался!
– Давайте сделаем небольшой перерыв. – Я откладываю камеру и выхожу в коридор.
– Что за дела? – с вызовом спрашивает Питон. – Сначала ты прешься с нами на исправительные работы, на которые никто тебя не заставляет ходить. Это уже странно. А теперь ты еще и видео снимаешь про это место…
– Это для видеоклуба…
– Ага, с Шошанной Уэбер? – перебивает меня Эрон. – Из-за чьей дурной семейки нам и влепили эти исправительные работы!
– А вдруг я так пытаюсь исправить положение? – защищаюсь я. – Может быть, ее родители, если узнают, что я ей помогаю, скорее нас простят.
– Жди! – фыркает Эрон. – Ты вообще, по-моему, забыл, как Уэберы нас ненавидят. Если бы это зависело от них, нас бы не на исправительные работы отправили, а сразу на электрический стул. А так все нормально! Если тебе больше нравится проводить время с людьми, которые проклинают тот день, когда ты появился на свет, а не с настоящими друзьями, – пожалуйста, вперед! Мы тебе этого запретить не можем.
