– Не хотел, чтобы ребенок мучился.
В парадном инквизиторском кабинете светило солнце в высокие узкие окна.
– Это был уже не ребенок.
Мартин молчал. Он выгорел изнутри за несколько часов и продолжал обугливаться. Клавдий искал слова и не мог найти, получалось не то, не так, пафосно, фальшиво:
– Ты уничтожил бомбу за пару секунд до взрыва. Никто не посмеет осуждать. Ты сам не посмеешь себя осуждать, или ты не инквизитор, а мальчик для битья. Слышишь?
Мартин молчал, водя ручкой по листу бумаги. Клавдий не знал, что делать и что говорить.
– Мартин, ты спас пятьдесят девять детей, и…
– Вот рапорт. – Мартин расписался снизу страницы. – Мне нужно пару дней, чтобы передать дела новому куратору. Или исполняющему обязанности.
Он достал из кармана и положил рядом с рапортом свой инквизиторский жетон.
– Отлично. – Клавдий взял бумагу, сложил вдвое, потом вчетверо. – Прекрасно. Рапорт я рассмотрю, по закону у меня на это десять дней… рабочих. А жетон оставь, пожалуйста, еще пригодится. Сейчас надо выйти к журналистам, тебе и мне, и спокойно, доказательно поговорить с людьми: вот динамика активности ведьм. Вот процент раскрытых преступлений. Вот сравнительная таблица за последние десять лет и за двадцать лет… И спросить: а не зажралась ли ты, почтенная публика? Здесь нельзя было ночью пройти по улице! Здесь в море вылавливали трупы каждый день, а теперь что?! Теперь привыкли к безопасности, расслабились, забыли, на что способны ведьмы, и все ужасно удивляются, если кого-то вдруг убьют…
Мартин не слушал его. Смотрел в пространство.
– Хорошо, я сам выйду на пресс-конференцию, – сказал Клавдий. – И даже позволю себе несколько оценочных суждений, например, блестящая работа. Беспрецедентная верность долгу. Спасенные жизни…
– Все бессмысленно, – сказал Мартин. – Ведьмы злы не потому, что они ведьмы, а потому, что мир полон зла. Все, что мы делаем, что я пытался здесь делать… вроде как из любви. Оказалось, из любви я могу только убить ведьму быстро.
За приоткрытыми окнами шумел курортный город.
– Вспомни, – сказал Клавдий хрипло. – Что ты говорил мне, когда решил идти в Инквизицию, а я орал, чтобы ты остановился?!
Мартин молчал.
– Ты говорил, что тебя не пугает ни грязь, ни кровь, ты хочешь спасать людей. И это единственное место в мире, на котором ты себя видишь. Сегодня ты спас пятьдесят девять детей и четырех взрослых, что может быть осмысленнее?!
– Она была в сознании, – сказал Мартин. – Она… больше сожалела, чем хотела мстить.
– Через пару секунд она убила бы тебя и подожгла зал.
– Ты видел случаи, когда ведьмы сожалели бы об инициации?
– Это не сожаление! Это фантомное сознание, в первые двадцать четыре часа после обряда у них могут прослеживаться человеческие мотивы. Но это иллюзия, они не люди. Ты не убил ребенка. Ты уничтожил чудовище.
Мартин опустил голову.
– Это будет твое решение, – терпеливо сказал Клавдий. – Решишь ли ты остаться или уехать, и чем заниматься и где жить. И пока ты не попросишь совета – я ничего не стану советовать. Но если тебе понадобится помощь – любая…
– Спасибо, – сказал Мартин. – Ты можешь не рассказывать маме, по крайней мере, всех подробностей?
Клавдий кивнул, прекрасно зная, что не сможет выполнить обещания.
* * *
Он отправил водителя за сигаретами. Это выглядело начальственным хамством, но не закурить после разговора с Мартином Клавдий не мог, а просить сигарету у подчиненных было бы нарушением этикета.
Дворец Инквизиции Одницы давно требовал ремонта. Фасады, городское достояние, кое-как еще штукатурились, а внутри было царство блеклой обивки и вытертых скрипучих половиц. Только подвал, сработанный на славу древними мастерами, прекрасно сохранился. Клавдий имел возможность убедиться в этом, пытаясь выбраться из камеры, где его накануне запер Мартин.
Фантомное сознание – вещь темная, до конца не исследованная, но с Мартином девочка, по крайней мере, начала разговор. С Клавдием – не сказала бы ни слова. Поглядела бы глазами действующей ведьмы, увидела инквизиторское чудовище и атаковала, не раздумывая. Он бы, конечно, ее обезвредил, но вряд ли выжил бы сам. Не говоря о заложниках. Мартин совершил невозможное, но сидит теперь, запершись в кабинете, черный как головешка, и помочь ему Клавдий не может.
Расхаживая по длинному темному коридору, между пыльных гобеленов, портьер, по когда-то роскошному ковру, приглушавшему скрип половиц, он вертел в руках телефон. Ивга знала, что Мартин цел, но больше ничего пока не знала. Клавдию нужно было позвонить, но подходящих слов по-прежнему не находилось, будто их изгнали из языка, оставив только канцелярские обороты.
Водитель застрял в пробке. Клавдий перестал его ждать, спустился к центральной проходной и попросил сигарету у первого попавшегося оперативника.
Фантомное сознание проявляется в первые сутки после инициации, пока ведьма продолжает меняться изнутри. Когда Ивга, сосредоточив в своих руках всю власть ведьминого роя, всю силу, которой располагали ведьмы ныне живущие и жившие в прошлом и, возможно, в будущем… Когда она отказалась от этой власти, чтобы спасти Клавдия… Глупо и нечестно называть это проблеском фантомного сознания. Ивга совершила великое чудо, на которое только она и была способна.
Он обнаружил себя во дворе у кованой решетки Дворца Инквизиции, с переломанной сигаретой в ладони.
* * *
Эгле сидела на трамвайной остановке напротив входа во Дворец Инквизиции. Старинное здание Одницы, исторический памятник, отвратительное, тяжелое, напитанное желчью: в этих подвалах пытали и казнили много веков подряд. Черные фургоны у входа вызывали у Эгле чесотку между пальцами. Инквизиторы в штатском и в плащах сновали туда-сюда, и каждый считал своим долгом кинуть взгляд на Эгле.
Мартина не было. Зато из кованых ворот вдруг вышел Клавдий Старж в светлом примятом костюме, с незажженной сигаретой в руках. Дойдя до ближайшей урны, он сломал сигарету, выбросил и тут же вынул зажигалку. Удивленно посмотрел на свои руки, будто не понимая, откуда в них берутся предметы и куда потом исчезают.
– Разрешите вас угостить?
Первое, что сделала Эгле, выйдя из импровизированного спецприемника, – купила пачку отличных сигарет и теперь протягивала их Великому Инквизитору.
Клавдий Старж поглядел на нее, как на говорящую белку. Перевел взгляд на пачку в ее руке.
– Я не курю. – Он взял сигарету. – Точнее, не курил…
По тому, как он затягивается, Эгле поняла, что «не курил» было всего лишь эпизодом в его долгой жизни.
– Спасибо, Эгле. – Он выпустил в сторону облако дыма, его лицо немного расслабилось. – У вас отличная естественная защита.
Он говорил таким тоном, будто хвалил ее новое платье.
