Девочка, о которой говорил Мартин, должна была явиться к трем, но ее не было. Мартин начал принимать других, решать вопросы скорее административные, чем инквизиторские, а новые посетительницы шли и шли. Эгле выпила три чашки кофе, отупела от долгого ожидания, вспомнила, что не спала сегодня и что суд истрепал ей все нервы.
В четыре Мартин пригласил ее в кабинет, и очередь взорвалась негодованием. Она посмотрела сквозь стекло – и поразилась, до чего он мрачен.
– Прости, – сказал Мартин. – Гедда вызовет тебе такси.
– Она могла задержаться в школе… не рассчитать время, да просто забыть, это же ребенок. Сейчас прибежит.
– Два месяца она ко мне ходила каждую неделю. – Мартин покачал головой. – День в день. Минута в минуту… И не отвечает на звонки, что самое паршивое… Еще раз прости за беспокойство.
– До завтра я совершенно свободна, – сказала Эгле. – Могу подождать… только не здесь. В кофейне напротив. Позвони, если она появится.
Он кивнул, думая уже о другом.
* * *
«В любое время дня и ночи – звони, не стесняйся. Почувствуешь себя странно – звони. Станет грустно – звони…»
Майя стояла посреди шумной улицы, между полосами, неподвижно, как дерево. Ее рюкзак остался в кабинете информатики, но телефон был в кармане. «В любое время дня и ночи – звони…»
Она вытащила телефон. Сжала в ладони – и так застыла.
«Ты ведьма. Ты зло, ты грязь, наказание будет суровым».
Мартин все это время ее обманывал. Настоящий мир – не тот, где инквизитор угощает ведьму чаем с печеньем, расспрашивает о делах, обещает светлое будущее. Настоящий мир… в этом ролике. И в страшных роликах, что показывал ей отец. И в глазах ее одноклассников: «Видела? Это про тебя. С тобой тоже так будет!»
Она сдвинулась с места. Пересекла улицу. «Ведьмы очень талантливы, актрисы, балерины, художницы. Раньше их преследовали, но теперь мир меняется. Ведьма может быть любимой, знаменитой, богатой…»
Майя выронила телефон. Трубка разбилась на асфальте. Когда люди в черных балахонах насиловали девушку – где был Мартин? Он ей помог?!
– Деточка, – послышалось за спиной.
Майя обернулась. Старушка в светлом плаще, в соломенной шляпке улыбалась ей, как родной:
– Ну что, пойдем?
В руках у нее была все та же тележка для продуктов, и колесо было по-прежнему сломано, как если бы старушка даже не пыталась его починить. Майя сделала шаг, потом другой. Ей показалось, что весь мир вокруг увяз в золотистой смоле и только Майя и старушка остались свободными.
* * *
Эгле поставила компьютер на столик в кафе и выпала из реальности: продюсер, которому она отказала вчера, прислал ей проект договора. Документ сопровождался письмом, где кроме многих лестных и дружеских слов содержалось категорическое уверение: работать придется в рамках бюджета, ни копейкой больше.
Эгле пришла в ярость. Удалила проект договора, потом восстановила документ из корзины. Они видели ее насквозь: ей хотелось реализовать свою идею, как голодному хочется есть, а курильщику – затянуться в самолете. Не ради денег, даже не ради славы. Если ей и вручат когда-нибудь статуэтку, она выйдет на сцену только затем, чтобы на глазах всего мира бросить награду на пол и громко сказать, как низко она ценит все на свете премии…
Она положила на колени планшет и принялась за наброски и так, в блаженном состоянии, провела несколько часов, пока официант деликатно не спросил, не хочет ли она что-нибудь заказать. Эгле, оголодавшая, радостно заказала себе ужин, и его как раз принесли, когда в кафе вошел Мартин.
Едва увидев его, Эгле поняла, что девочка на контроль не явилась. Мартин молча сел напротив. Эгле, отчего-то смутившись, убрала планшет и ноутбук со стола:
– Я тут поработать решила…
– И я тут поработать решил, – сказал он глухо. – Вот думаю, объявлять ее в розыск сейчас или подождать до завтра. Но что-то неохота ждать.
– У нее же будут неприятности, – тихо сказала Эгле. – Если ты сейчас объявишь ее в розыск. Не примут потом в институт, не возьмут на работу… Подожди, она могла перепутать день, утопить телефон в ванне…
Он покачал головой:
– Я сейчас поеду к ней домой. Если не найду ни дома, ни в школе – тогда в розыск.
Поток холода, исходящий от него, стал таким мощным, что Эгле, пытаясь согреться, взяла в руки чашку с горячим чаем.
– Прости, – сказал он и встал. – Счастливого полета.
– Позвони, – сказала она и тут же прикусила язык.
Он не удивился:
– Когда?
– Когда ее найдешь, – сказала Эгле. – Хоть бы поскорее. Я тоже как-то… эмоционально включилась, она мне вроде как не чужая.
Чай остывал в ее ледяных ладонях.
* * *
В спортзале играли в баскетбол. Удары мяча отдавались очень громко, будто били в барабан у самого уха. Майя прошла мимо раздевалок; уборщица стояла в дверях, уперев руки в бока:
– Я уже полы помыла, куда?
– Я забыла рюкзак, – сказала Майя.
– А голову ты не забыла? Который час?! Здоровые выросли, а мозгов, как у…
Майя посмотрела исподлобья. Уборщица замолчала на полуслове и отступила. Майя, потупившись, прошла в дверь, на первый этаж и дальше по лестнице, к кабинету информатики.
Кабинет был заперт. Зачем она пришла сюда? Зачем ей вообще нужен рюкзак? Разве она собирается делать уроки?
Майя пошла обратно вдоль стены, мимо классов, кабинетов, туалетов – мимо унылого, душного, мучительного, повседневного. Потерявшего над ней власть.
В спортзале били мячом о пол. Майя вошла в женскую раздевалку, залитую пряным неприятным духом. Ее рюкзак был здесь, пустой, вещи рассыпаны по кафельному полу вместе с содержимым урны: использованные прокладки, салфетки, жвачки, тетради, помада, все вперемешку. Валялся открытый альбом: пейзажи. И птицы в движении.
– Привет, ведьма!
Они ее ждали. Стучали мячом, но не выпускали из виду раздевалку, и вот теперь застали – вчетвером, в полном составе:
– «Новая Инквизиция» придет за тобой, похотливая рожа.
– Ты хочешь? Ты правда хочешь?
– Ведьмы всегда хотят.
– Смотри, она уже потекла!
– Ты зло, ты грязь! Наказание будет суровым!
Они наступали от двери, зажимая ее в угол. Молчала пустая школа. Только в спортзале по-прежнему бубнили мячом.
У отца не было стиральной машины. Каждый вечер, выкручивая над раковиной белье, Майя делала вот так. И вот так. И вот так.
* * *
Безрукавка сотрудника службы «Чугайстер» висела на спинке офисного стула, протертого во многих местах. В квартире было неуютно, но чисто. Пахло застарелым куревом. И еще чем-то мерзким. Прихожая была увешана плакатами, свежими и старыми: «Служба «Чугайстер» – твоя защита от нави. 1111». «Это не родственник вернулся из могилы. Это навь явилась убить тебя. 1111». «Запомни, честный гражданин, мы твой храним покой, четырежды нажми «один» недрогнувшей рукой…»
