– Найдется.
– Можно, я две возьму?
– Бери.
– Они же у тебя последние.
– Бери, чего уж там, тебе же нужно, – скомкав пустую пачку, кидает ее на асфальт.
– Зачем ты так? Есть же урна.
Зельда нехотя подбирает сломанный бумажный футляр. Глаза не находят урну. Кладет в карман. «Я и есть урна».
– Спасибо, а спичка есть?
Народ недовольно чиркает зажигалкой. Зельда затягивается, вторую сигаретку прячет в карман.
– Ну, бывай, пока. – Выдыхает в лицо дым, потом пытается развести его руками, извиняясь.
– Пока, – толпа втянула плечи в воротник и пошла дальше.
Только дым в толпу, что прошла.
– Как голова? – спросила Зельда у Нормы.
– Прошла, но неизвестно куда. Отпустило на время. Хорошо, когда тебя никто не знает, – ответила себе Норма. В руках тлел огонек, который не хотел становиться костром.
– Думаешь, позвонит?
– Позвонит, если не думать. А я дура – думаю. Мужики, где они? Сначала подбросят, потом забывают поймать. Ему нужно подкожное, а мне внутривенное…
Клен положил уставшие красные ладони на воздух. Каштаны аплодировали. На улице было тепло. Августом дуло в лицо. Из дула – освежающий ветер. Деревья швырялись листьями и каштанами, фонари брызгались апельсиновым соком, выжигая в Норме негатив. Тот изворачивался, словно ужаленная змея, позвоночник сам собой выпрямлялся, поднимая настроение все выше на лифте, где у него последний этаж, пентхаус. Оргазм – самая верхняя площадка, там бассейн, там бармен с коктейлями на любой вкус, там официантка, нега принесет тебе его, тут звонок, и тебя катапультой прямо с лежака обратно в полумрак в койку, где утром разбудит телефонный звонок.
«Это будет фотограф, которому я обещала сессию, или репортер из Time. Хорошо, когда тебя никто не знает и никому до тебя нет дела».
Рим
Рейс был до Парижа, потом Анна должна была сесть в поезд и через несколько часов оказаться в Риме. В самолете она уже выглядела обычной девушкой с легкомысленным рюкзачком, в который помимо мечт были сложены телефон, косметика, блокнот, ручка. Была еще бутылка воды, но ее пришлось оставить на посадке. Глаза остры, а чувства открыты. Внешняя хрупкость и сухое телосложение требовали полусладкого обращения.
Анна устроилась в кресле, рядом никого не было, и можно было вытянуть все части тела. Ее сильно развитые конечности придавали запоминающийся акцент фигуре. Длинные тонкие мускулы отдыхали на костях кресельных ручек.
За иллюминатором уже пробегали облака, напоминая о реактивной скорости обмена веществ в пространстве. Есть не хотелось.
С другой стороны через проход сидела дама в узкой грудной клетке, длинная и плоская, даже вогнутая в себя. Вся в себе, зажатая ребрами в угол.
Ее конусообразный череп лежал на спинке кресла, он напоминал рыжее яйцо в наушниках. Женщина сидела с закрытыми глазами и что-то слушала. Лоб плавно сужался кверху, без выступов и неровностей периодически морщился в такт неизвестной мелодии. Морщинки ловили ритм. Острый подбородок и нижняя челюсть тоже двигались, будто были на подпевках, скулы вздрагивали.
Анна любила рассматривать людей, особенно, когда те не видели ее. Пыталась по внешности угадать черты характера или даже род занятий. Скорее всего в этом было что-то профессиональное. Ей нравилась эта документальная съемка, когда камера снимает настоящих, незаинтересованных людей, фокусируется на лицах, когда ничего больше не происходит. Никаких перспектив, никаких разговоров, просто жизнь, просто нос с горбинкой, который она отметила сразу же, похожий на клюв, сильно заостренный и вытянутый вперед. Он явно намекал на суровый, но справедливый характер. Затылок плавно переходит в шею. Последняя – длинная и тонкая, как у лебеди. Изящная дама бальзаковского возраста. «Как мы с ней похожи, вся в меня через двадцать лет, нет, через тридцать».
«Бальзаковский возраст – это сколько?» – «Когда кожа становится шагреневой», – ответила Анна сама себе.
Неожиданно женщина открыла глаза, и Анне пришлось опустить взгляд вниз. Там она нашла длинные тонкие ноги в чулках, с худыми угловатыми коленями, которые венчали узкие вытянутые туфли.
Скорее всего она была темпераментным руководителем, умеющим зажечь и повести за собой сотрудников. Они еще раз встретились взглядами с «зажигалкой».
«А меня зовут Анна. Вот и познакомились», – сказала про себя Анна и достала из рюкзака свой блокнотик, куда обычно записывала всякую ерунду, приходящую на ум, будь то стихи или мысли без какой либо претензии на рифму. Анна была старомодна, она не доверяла гаджетам, бумага вдохновляла гораздо сильнее. Она открыла блокнот:
Значение пи в среднем равно 3,14 ху. Женщине для счастья необходимо знать значение Ху, чтобы в итоге разобраться ху из ху.
Анна вновь посмотрела на соседку. Та спала.
В следующем ряду в кресле сидел круглый, «шарообразный» человек среднего роста. У мужчины были большие голова и живот, при слабых покатых плечах. Широкие кости, мышцы выпуклые. На них явно была видна жировая ткань. Жир откладывается прямо пропорционально тому, как откладываются занятия спортом. Вес прибывает вместе с вкусной едой. Над животом расстелилась широкая, выпуклая грудь. Круглая голова уткнулась в журнал. Умный лоб полысел от доброты. Доброту подчеркивали мягкие подбородок и скулы. Нос «утиный» и слегка вздернут. Мужчина перевернул страницу и почесал короткую толстую шею, потом поменял местами короткие сильные ноги.
«Скорее всего, преподаватель или кондитер. Чем не пара? Идеальный Ху для моей соседки. Вот они уже и спят вместе», – улыбнулась про себя Анна. И записала в блокноте:
Ночью я вскрыл ее своими горячими поцелуями прямо в машине. Вскрытие показало, что она женщина до мозга костей, желания переполняли, совесть мучила, и не было места для той самой любви, которую она вдруг ощутила.
Я чувствовал, что ей было неудобно заниматься сексом на заднем сиденье «Форда Фокуса», неожиданно любовь стала много больше этой машины.
Потом перевернула страницу, где нашла другую свою заметку:
Я тебя уверяю, что богов немного среди людей, как и вообще небожителей. У них другая реальность. И уровень другой. Они перешли на него через себя. Они переступили через себя, чтобы стать совершенными. Им не нужны вторые половинки. Если ты неполноценная, ты ищешь вторую половину. Полноценным людям не нужны половины, они хотят все. Или лучше вот так: полноценные люди не ищут вторую половину, они с ней живут.
После этой фразы Анна вспомнила шефа, жизнерадостного и добродушного, беспокойного внешне, но спокойного внутри. После ее промахов он вспыхивал, как спичка, но быстро остывал. Шеф излучал оптимизм, в любой ситуации он находил место хорошему настроению. Постоянно смеялся, когда нервничал, таким образом пытаясь контролировать эмоции. Но против мимики он был бессилен, она, как и жестикуляция, жила своей веселой жизнью. Рядом с ним Анне казалось, что она все делает правильно, следуя его указаниям, повинуясь заказчикам. Она старалась подражать его сильной и уверенной походке по жизни, вспоминая его вечную присказку: «Если меня уволят, я с удовольствием займусь чем-нибудь еще. Поработал бы водителем такси или клоуном в цирке, а может, сидел бы дома и сочинял стихи. А может, просто ничего не делал, вот где кайф. Вставал бы поздно, целовал жену, шел в бар смотреть футбол, возвращался, чтобы обнимать ее до самого утра».
