– Да, – сказал Иван. – Только я никогда ей…
– Не говори. – Пальцы Лали прижались к его губам. – Не говори, иначе кто-то подслушает и сделает так, чтобы это не исполнилось. Я знаю.
Иван стоял, чувствуя на губах ее горьковатый аромат. Он потянулся обнять ее… уронил руки.
– Ты красивая. – Иван взял ее ладонь и прижал к своему горящему лбу. Прохлада. От ее пальцев стало легче. Лали вся была рядом – с ее телом, с ее кожей, с ее длинными ногами, стоящими на земле крепко, упрямо, с ее бешеным нравом… с ее нежностью.
От взгляда на нее у него замирало сердце.
– Не говори так, я буду ревновать. Нет, не буду. Вы, мужчины, можете любить многих женщин. Но ты другой. Для тебя каждая женщина – одна единственная на свете. Пусть я буду единственной.
Иван помолчал.
– Откуда в тебе столько мудрости, женщина? Тебе же всего сколько… шестнадцать?
– Каждой женщине – тысяча лет, – сказала Лали негромко. – И каждой – семнадцать. Это же просто.
– Да, – сказал Иван. – Это просто.
* * *
Вернувшись, Иван обнаружил на причале новое действующее лицо. Он кивнул Артему, прошел, сел рядом, не выказывая удивления. Не то, чтобы брат Лали его совсем раздражал, но…
«Но что ему здесь надо?»
– Слышали, кавесы совсем сдурели? – сказал Артем.
Кузнецов с Убером переглянулись.
– Это кто такие? – спросил Иван.
– Ну ты темный, – сказал Артем почти снисходительно. Иван улыбнулся уголками губ. – Кавесы – это бывшие диггеры. То есть это у них раньше презрительная кличка была для тех, кто звания диггера не достоин. Но дальше так пошло…
Так стали звать тех, кто копает путь из метро. В Финляндию. Они, наверное, думают, что в Финляндию никто ядерными ракетами не целился. Да щас! В Финке был натовский противоракетный радар, который нашим в любом случае пришлось бы уничтожить. Первоочередная цель. Мне отец рассказывал. Он был полковник ракетных войск. Так что Финки больше нет, некуда копать. А они копают.
– Да не к финнам они копают, – подал голос Уберфюрер.
– А куда?
– В Москву.
Иван даже рот открыл.
– На хрена? Там же камня на камне… и тот, наверное, радиоактивный.
– Деревня ты, брат. Московское метро – ядерное бомбоубежище класса А. Я вот знаешь, где учился?
– Где?
Похоже, Убер забыл далеко не все.
– В Керосинке. За вас, за нас, за нефть и газ. Нефтегазовый институт на Ленинском проспекте. Пятый в Европе, между прочим.
– Круто… наверное. И что?
– Старшаки рассказывали, в подвале Керосинки стоит атомный реактор – на всякий пожарный случай. Я как-то сунулся в подвал – куда там, режимная зона! Послали меня куда подальше. Хорошо, не посадили. Потому что от этого реактора Метро-2 питается. Ну, про Метро-2 ты слышал, конечно? Ну, это… Д6! Слышал? – обратился он к брату Лали.
– Н-нет.
– Да все про него слышали. Мол, повезло москвичам, они там в секретное метро схоронились и жрут теперь одни каперсы с ананасами.
Артем помялся.
– Что хотел-то? – сжалился над ним Убер. – Ну, говори.
– А что такое «каперсы»?
* * *
Когда Артем предложил отойти, Иван кивнул: он ждал этого разговора.
Они прошли вдоль веревочных перил, огораживающих центральный остров, остановились. Фонарь над головой едва слышно потрескивал. Пахло озоном. Артем наклонился и подобрал рыбью кость. Бросил в воду, подождал, пока вокруг места падения взбурлит вода от угриных тел, повернулся к Ивану.
– Оставь мою сестру в покое, – сказал Артем резко. – Слышишь, диггер?
– Слышу, – сказал Иван. Не драться же мне с ним? – Все хотел спросить. Ты поэтому меня терпеть не можешь? Из-за сестры?
– Не только… – Артем помедлил. – Ты… ты похож на нашего отца.
Иван поднял брови. «День ото дня все интереснее жить».
– Который полковник ракетных войск?
– Отец нас бросил, – сказал Артем. – Что ему? Он ушел, а мы остались.
«Все наши истории чем-то похожи, – подумал Иван, глядя на угрюмого паренька. – Только у меня, кажется, все наоборот. Это мы с матерью бросили отца». Мать утверждала, что это был лучший ее поступок в жизни. Но иногда по ночам, когда думала, что Иван не слышит, плакала. Тогда они жили на «Проспекте Большевиков» – который «Оккервиль»… «Наверное, это любовь, – решил Иван. – Наверное».
– Как ее зовут? – спросил он неожиданно.
– Что? – Артем изменился в лице. – Кого зовут?
– Ты знаешь, – сказал Иван. – Ведьму твою.
Артем молчал. Стоял угрюмый, сжимая кулаки. «Ну-ну, – подумал Иван. – Смотри, чтобы скулы не лопнули».
– Лахезис, – ответил Артем наконец. Вскинул голову, сказал с вызовом: – И она не ведьма. Она самая лучшая женщина в мире! Самая красивая!
Иван кивнул.
– Она это знает?
Артем опять нахмурился.
– Она смеялась, когда я так говорил.
Иван вздохнул.
– Ты не первый и не последний, с кем это случилось. С женщинами это постоянно, поверь. Они смеются тогда, когда надо бы плакать… и наоборот.
– Ага. – Артем смотрел исподлобья. – Щас. Если бы ты это сказал, она бы не смеялась. Я знаю.
Иван помолчал. «Странный мы все-таки народ, мужики. Толкаемся плечами там, где, в общем-то, даже пересечься не должны были».
– Я уезжаю. Сегодня и насовсем. Береги сестру, – сказал Иван. – Она прекрасна.
* * *
Время прощаться. Паром, а на самом деле плот – шириной чуть меньше, чем диаметр туннеля, наполнился людьми. Кроме Ивана с Кузнецовым, ехали еще семеро – в лохмотьях, бородатые, заросшие, с сумками и палками. Подойдя ближе, Иван понял, что люди слепые. Главным у них был поводырь – костистый мужик в телогрейке, болтавшейся на нем свободно. Тоже слепой, что интересно.
– Ты с нами? – спросил Иван.
Убер покачал заросшей русым ежиком головой.
– Не, мне здесь начало нравиться. Я тут еще пару недель перекантуюсь и двину дальше.
«Вы уедете, и я опять начну пить, – перевел Иван мысленно. – Блин. Жаль».
– Дело твое, – сказал диггер. – Не передумаешь?
– Нет, брат. Счастливо тебе.
– Жаль, что твой кукри пропал. Отличный был нож… – сказал Иван. Скинхед вздрогнул, поднял взгляд. – Ладно, удачи тебе!
Паромщик отвязал причальный канат, перебросил на паром. Уберфюрер стоял, мучительно наморщив лоб…
– И сказал Господь: иди и не оборачивайся, – приятным голосом заговорил поводырь. – Но жена Лота не поверила и обернулась – и ядерная вспышка выжгла ей глаза… Так помолимся, братие, за грядущее прозрение! Аминь.
