Иван резко повернулся на пятках и пошел вперед.
Он не знал, что будет делать. Но что-то будет – это точно. Проклятая станция.
Проклятое метро. Проклятая жизнь.
Шагая по помостам, он пересек основной причал, где выгружались садки. Гвалт и крики. Бьющиеся в сачках черные гибкие тела. Смотри ты, у них и зубы есть. Иван замедлил шаг. Горьковец в прожженом на спине, цветастом махровом халате, напрягшись как пружина, вытягивал сачок – вода выливалась из сетки, угри выгибались и раскрывали узкие пасти.
Внезапно тощий парень, вытаскивая сачок, не удержался – пошатнулся, начал терять равновесие, сделал два шага к краю причала… Лицо его помертвело. Иван даже отсюда, с десяти метров, видел его огромные круглые глаза. Иван автоматически перешел на бег. Парень уже падал, заваливался вниз…
– Отпускай! – кричали ему. Парень не слышал. Иван мчался, рефлекторно меняя путь, перепрыгивая корзины, где бились и выгибали черные спины угри. Парень, наконец, сообразил, выпустил сачок – но уже поздно. Вода под ним взбурлила от жадных угриных пастей…
Иван огромным прыжком пересек угол.
Парень падал. Иван видел – хотя физически не мог этого разглядеть – как клацают мелкие острые зубы у лодыжки парня, вырывают кусок из черной штанины. В следующее мгновение Иван выставил руку. Пальцы ударили в плечо парня, схватили ткань рукава. Рывок, чуть не вывернувший сустав. Иван приземлился, автоматически согнул колени, уходя в перекат. Не ушел до конца, парень шлепнулся на помост и сработал как тормоз. Иван с размаху приложился левым боком о доски.
Вспышка.
Молния рассекла пространство на отдельные осколки.
«Бля!» Иван застыл, пережидая пульсацию в ребрах. Не дают его ране зажить как следует. Причал под ним мягко покачивался. Иван чувствовал, как в дерево снизу долбятся жадные морды угрей.
– Ты живой? – Его тронули за плечо.
– Смотря… – Иван перевернулся на спину. Новая вспышка боли. – Смотря кто спрашивает.
Перед ним реяла белая круглая луна – в призрачном ореоле. Сейчас слегка влажно и легкий туман. «Неужели я на поверхности?» – подумал он.
Луна то приближалась, то удалялась. Наконец, замерла. Иван откинулся, прикрыл глаза. «Хорошо лежать».
Открыл.
– Таня? – В следующее мгновение он сообразил: нет, не Таня. Губы девушки шевельнулись, но Иван не понял ни слова.
– Сейчас… – Он начал подниматься. Его мягко уложили обратно. Иван постарался сосредоточиться, направить внимание в одну точку. – …пройдет. – Вот, почти получилось. Нет.
Извини, Миша. Кузнецову придется подождать.
Иван опять начал вставать. На этот раз мягкое сопротивление женских рук оказалось слабее. Иван усилием воли преодолел звуковой барьер и встал. Нога болела, но терпимо. Ребра пылали.
Пуля Сазонова ударила в бронепластину, чудом не задев жизненно важные органы. Возможно, так и поверишь в судьбу.
«Ага, ага. Живи в противогазе с розовыми стеклами».
– В порядке?
Иван поднял голову. В первый момент его насквозь пронзило ощущением красоты девушки, словно весь организм отозвался на определенную ноту. Косолапый говорил, был такой чудак, который называл любовь «настройкой». Люди сходятся вместе не потому, что так получилось, а потому что настройка совпала. Как есть консонанс и диссонанс – когда вместе две ноты звучат хорошо, и когда совсем не звучат. И ничего с этим не поделаешь. Можете назвать это судьбой…
Бог – великий настройщик. «Ага, ага».
То-то несколько миллиардов инструментов сгорело в той Катастрофе. Что, скажем прямо, слегка уменьшило состав оркестра.
– Это ты, что ли, меня вытащил? – перед диггером стоял тощий насупленный парень. – На фига?
– Понятия не имею, – честно сказал Иван. Девушка-луна стояла левее паренька, но так близко, словно он ей близкий человек. Любовник? Иван покачал головой. Не так стоят. Не то напряжение между ними. Не то звучание.
– Я же говорил. – Паренек повернулся к девушке. – Он псих.
– Артем! – одернула его та. Улыбнулась диггеру. Улыбка звучала так, словно они с Иваном давно знакомы. Чистый белый звук.
– Простите моего брата, – сказала девушка. – И спасибо вам огромное.
– Думаю, ваши угри со мной не согласятся, – сказал Иван. Он слышал себя точно со стороны. – Я оставил их без ужина. Хотя, прямо скажем, – он измерил парня взглядом, – не самого обильного.
Парень дернулся, девушка звонко засмеялась.
«Вот такие дела, Иван».
– У вас хороший смех, – сказал диггер, глядя на нее. – Хороший смех бывает только у людей с чистым сердцем. Как вас зовут?
– Лали.
– Как?
– Ла-ли. Грузинское имя.
* * *
Обитали они с братом на маленьком островке – метрах в трех от большого. Лали потянула за веревку и выдвинула доску так, чтобы получилось подобие моста. Путь готов. Иван с сомнением посмотрел на узкую полосу дерева, под которой плескалась черная опасная вода.
Лали перешла, не глядя. Иван завороженно смотрел, как двигаются ее ноги под юбкой, потер челюсть. «Очень… ловкая». Потом решился и неуклюже перебежал по доске сам.
Теперь они сидели в их маленькой хижине, за спиной Ивана тихонько тикали часы, Лали угощала его чаем.
– Что мы можем для вас сделать?
– Вы? – Иван посмотрел на нее. Он думал, девушка засмущается… Ничего подобного. – Может, это мне надо вам помочь?
Паренек сжал кулаки, лицо подергивалось.
– Нашелся помощник, – буркнул он и вышел из палатки.
– Не обращайте внимания на моего брата, – сказала Лали. – Он последнее время сам не свой. Он был на ярмарке на «Садовой-Сенной», и там ему разбили сердце.
– Понимаю, – сказал Иван. – Это бывает. Не обязательно на ярмарках, но бывает.
Лали улыбнулась.
– Она уехала, а он заочно ревнует к ней всех мужчин старше пятнадцати и моложе столетнего старца. Она назвала его мальчиком, понимаете?
«Еще бы, – подумал диггер. – Мы такого не прощаем».
– У тебя интересное лицо, – сказал Иван, переходя на «ты».
Девушка улыбнулась.
– Я наполовину грузинка, – пояснила она. – А мой брат наполовину русский. Поэтому он такой бука. Пейте. – Она протянула Ивану кружку. – Ему хочется быть или грузином, или русским, середина его не устраивает. Это он так говорит. Но на самом деле тут виновата женщина.
– Кто она?
Лали наклонилась к Ивану. Ее длинные волосы коснулись его щеки.
– Ведьма, – шепнула Лали. Ивану стало жарко. У нее был прекрасный чистый тон. Настоящее звучание. Юная, но уже женщина. Не потому, что успела ею стать, а по внутреннему ощущению самой себя. Девушка ждет мужчин, а женщина ими правит. И подчиняется. Но правит.
