Илария, переложив нож из правой руки в левую, вытянула руку, но до ключа не дотянулась. Взяв девочку в охапку, я подняла ее на нужную высоту.
– Повернуть сюда? – спросила она.
– Нет, в другую сторону.
Маленькая ручка, потные пальцы. Она сделала несколько попыток, но ее силенок явно недоставало. У нее ничего бы не вышло, даже если бы ключ не заклинило.
Я опустила ее на пол. Она была расстроена, потому что не смогла справиться с этим моим новым поручением. И неожиданно накинулась на меня.
– Почему ты заставляешь меня делать то, что должна делать ты? – спросила она сердито.
– Потому что у тебя получается лучше.
– Ты не можешь открыть дверь? – встревожилась она.
– Да.
– Как в тот раз?
Я недоуменно посмотрела на нее.
– Ты о чем?
– Ну, тогда, в деревне.
Я почувствовала острую боль в груди. Как она может это помнить, ей же было не больше трех лет.
– Ты не умеешь обращаться с ключами и ведешь себя по‐дурацки, – добавила она, и у меня не осталось сомнений в том, что она все прекрасно помнит.
Я покачала головой. Нет, в целом я ладила с ключами. Обычно я открывала двери уверенно, и замки меня не страшили. Однако иногда, оказавшись перед незнакомой дверью – например, перед гостиничным номером, – я терялась и, смущаясь, возвращалась к стойке рецепции, особенно если ключ был электронный. Я боялась этих намагниченных карт, было достаточно легкого подозрения, предчувствия трудностей, чтобы мои движения утратили непринужденность и дверь не открылась.
Руки и пальцы забывали и нужную хватку, и требуемый нажим. Как в тот раз. Тогда мне было очень стыдно. Джина, мать маленькой коварной Карлы, дала мне ключи от своего домика в деревне, чтобы мы отдохнули там с детьми. Я отправилась в путь одна, Марио был занят – он планировал присоединиться к нам на следующий день. Ближе к вечеру, после нескольких часов за рулем, после диких дорожных пробок конца недели, вся на нервах от детских ссор и скулежа Отто – он тогда был совсем щенком, – я добралась до места. Всю дорогу я думала о том, как глупо растрачиваю свою жизнь: я забросила чтение, я больше не писала. Из-за того, что у меня не было никакой общественной роли, я лишилась личных встреч, конфликтов, симпатий. Куда подевалась та женщина, какой я мечтала стать в юности? Я завидовала Джине, ведь она работала вместе с Марио. Им всегда было что обсудить: мой муж общался с ней больше, чем со мной. Уже тогда Карла начинала мне не нравиться: она была так уверена в своем будущем, что даже осмеливалась меня критиковать. Она упрекала меня за то, что я посвятила себя детям и дому. Ей так понравился мой рассказ, восклицала она. На моем месте она бы в первую очередь думала о творчестве! Карла была не только очень красивой – мать вырастила ее в твердой уверенности, что ей уготована блестящая судьба. И хотя ей было всего‐то пятнадцать, она везде совала свой нос. Иногда она принималась меня учить и говорила вещи, в которых ни черта не смыслила. Меня раздражал сам тембр ее голоса.
Взбудораженная своими мыслями, я припарковалась во дворе. Что я делаю тут с двумя детьми и собакой? Я подошла к двери и попробовала ее отпереть – но не смогла. И сколько я ни пыталась – а на улице тем временем темнело, и Джанни и Илария хныкали от голода и усталости, – дверь не поддавалась. Однако звонить Марио я не хотела – из‐за гордости, из‐за упрямства, из‐за нежелания утруждать его после тяжелого рабочего дня. Дети и Отто поели печенья и заснули в машине. Я же все пробовала совладать с замком и сдалась только тогда, когда пальцы вконец отекли и онемели. Я села на ступеньки, и на меня навалилась ночная тьма.
В десять утра приехал Марио. Причем не один. Вместе с ним нежданно-негаданно заявились обе хозяйки дома. Что стряслось, как такое возможно, почему же я не позвонила? Я что‐то бормотала в свое оправдание, взбешенная тем, что муж от смущения принялся подшучивать над моей неловкостью. Он обрисовал меня как человека с бурной фантазией, но абсолютно беспомощного в практических делах, – в общем, выставил последней дурой. Я вспомнила, как мы тогда обменялись, как мне показалось, понимающими взглядами с Карлой, которая словно хотела сказать: “Ну же, взбунтуйся! Расскажи ему, как все обстоит в действительности. Расскажи, что именно ты ежедневно занята практическими делами, таща на себе домашние хлопоты и двоих детей”. Тот взгляд удивил меня, но, очевидно, я не так его истолковала. Или же, поняла я вдруг, возможно, это был взгляд девчонки, в котором читалось, как бы она на моем месте поступила с этим привлекательным мужчиной… Тем временем Джина вставила ключ в замочную скважину и с легкостью открыла дверь.
Я опомнилась, почувствовав, что мою левую руку колет нож.
– Ты забылась, – сказала Илария.
– Да нет, я просто думала о том, что ты права.
– Права в чем?
– Просто права. Вот почему у меня не вышло открыть дверь в тот раз?
– Я же тебе сказала: иногда ты ведешь себя по‐дурацки.
– Именно.
Глава 31
Да, я была глупой. Все мои чувства были заколочены наглухо. Сколько я уже так жила, ничего не чувствуя? Напрасно я решила, что смысл моего существования состоит в тех ритуалах, которые ради семейного благоразумия предложил мне Марио. Напрасно вверила всю себя его удовольствиям, его увлечениям, всей его куда более продуктивной, чем моя, жизни. И, прежде всего, напрасно думала, что без него мне не выжить, хотя с некоторых пор поняла, что как раз с ним‐то я по‐настоящему и не живу. Где, например, его кожа под моими пальцами, где тепло его губ? Спроси я себя начистоту – а я всегда этого избегала, – мне пришлось бы признаться, что мое тело в последние годы было по‐настоящему чувствительным и приветливым только в невнятных, непредвиденных ситуациях: удовольствие от нескольких встреч со случайным знакомым, флиртовавшим со мной, хвалившим мои ум и талант, с восхищением гладившим мою руку; трепет радости от того, что я неожиданно столкнулась на улице со старым коллегой; словесные перепалки или многозначительные паузы в разговоре с приятелем Марио, который дал мне понять, что не прочь стать и моим другом; наслаждение двусмысленными знаками внимания, которые мне оказывали время от времени: может, да, а может, нет, скорее да, чем нет, если я только захочу, если наберу номер телефона по подходящему поводу и в нужный момент, случится – не случится… пульсация событий с непредсказуемыми последствиями.
Возможно, с этого и стоило начать, как только Марио заявил, что решил меня бросить. Стоило задуматься о привлекательном чужаке, о ком‐то случайном, одном из этих “может быть” – таком непредсказуемом, но многообещающем. Было бы с кем связать запах бензина у серого ствола городского платана, и место нечаянной встречи всегда пробуждало бы чувство радости и ожидания. Ведь все связанное с Марио подобного сотрясения эмоций не вызывало, каждое его действие было взвешенным и правильным, не выходящим за рамки привычного – без отклонений, без эксцессов. Начни я с этого, с этих своих потаенных эмоций, может быть, я бы поняла, почему он ушел и почему я, всегда предпочитавшая стабильность нашей привязанности этим беспорядочным волнениям, сейчас испытывала ужасную горечь потери, невыносимую боль, страх оказаться вне этой паутины определенности и обучаться жить заново, без всякой уверенности, что я с этим справлюсь.
