Марина села, устало оперлась локтями о стол, спугнув стайку гнездившихся под столешницей мелких летучих мышей. Пять или шесть рукокрылых закружились по комнате, растерявшись от яркого света, а потом одна за другой повисли на стенах, налипли на них точно комья грязи.
– Велика вероятность сильного кровотечения, но доктор Нкомо предложил себя в качестве донора, на случай если понадобится переливание. У него вторая положительная группа. Очень удачно.
– У вас найдется мешок? – спросила Марина.
Что есть у доктора Свенсон, а чего нет, угадать было невозможно.
– Есть одна трубка, две иглы, а остальное сделает гравитация.
– Вы шутите?
Доктор Свенсон улыбнулась:
– Чего только не придумаешь при тотальном дефиците! Главное – включить голову. Не торопитесь, доктор Сингх. Торопиться нам некуда. Спешка – худший враг хирурга. Она-то и подвела вас в Балтиморе.
Марина вскочила. В голове словно колокол ударил.
– В Балтиморе?
Доктор Свенсон взглянула на нее без насмешки и без сочувствия – без того, что ожидала увидеть Марина. И снова перевела взгляд на бумаги.
– Вы думали, я забыла?
– Но вы действительно забыли. Вы не узнали меня там, в опере.
– Верно, не узнала. Я вспомнила вас позже, после того как мы вернулись, когда это уже не имело никакого значения.
Она вытянула из кучи бумаг толстую статью и, что-то неразборчиво нацарапав на первой странице, убрала в голубую картонную папку.
– Сейчас я заговорила об этом, потому что не хочу, чтобы тот инцидент давил на вас во время операции. Вот почему я заставила вас сделать то кесарево, а не просто ради того, чтобы посмотреть, получится у вас или нет. Я хотела, чтобы к вам вернулась уверенность. В ту ночь вы совершили очень распространенную ошибку. Поторопились, вот и все. Если бы не глаз, вы бы забыли про все через неделю. Любой хирург однажды задевает скальпелем череп или ухо. Вам просто не повезло, что голова ребенка лежала именно так. Оглядываясь назад, скажу, что ваша главная ошибка – уход из гинекологии. Если бы я знала вас лучше, я бы вмешалась. Впрочем, тогда, – она пожала плечами, – это было ваше решение. Сейчас будет проще. Нет необходимости сохранить плод.
Марина снова опустилась на стул. Вот и все. Тягчайшее бремя упало с ее плеч. Доктор Сингх взглянула на свои руки. Может быть, они могли бы и перевернуть того кроху-лакаши? Кто знает, на что еще они способны?
– Конечно, было бы занятно суметь родить в таком возрасте ребенка, увидеть в нем себя. Впрочем, лучше и не думать об этом. Будем помнить лишь тот факт, что мы очень близко подошли к цели.
Доктор Свенсон сделала еще одну нечитаемую запись и положила листок на другой край стола.
– Обязательно заморозьте его, доктор Сингх. Я хочу потом произвести некоторые анализы. Мне нужно знать уровень препарата в тканях.
Марина кивнула. Ей хотелось понять тайный смысл слов доктора Свенсон, особенно тех, что касались ее самой, но мысли путались. Мистер Фокс стремительно уносился от нее вниз по реке, а так хотелось, чтобы он вернулся! Она расскажет про все. Начнет с интернатуры и доведет историю до сегодняшнего дня.
Доктор Свенсон посмотрела на часы, потом сняла их с отекшей руки и положила на стол. С трудом поднялась со стула, выставив огромный живот, свою беременность, свою неудачу.
– Пора нам браться за дело, верно? Выбора нет.
11
Через несколько часов после операции, уже в темноте, Томас с Пасхой сняли матрас с Марининой койки и отнесли в хижину доктора Свенсон. Пришлось вынести из крошечной комнаты стол и придвинуть оба стула к стене, но матрас все-таки поместился; Пасха и Марина могли на нем спать. Правда, Марина не спала, она наблюдала за доктором Свенсон и за переполнявшей хижину ночной амазонской фауной. Похоже, всех насекомых неудержимо влекло к свету, и Марине вспомнилась первая ночь в Манаусе и универмаг Родриго. На следующий день она послала Беноита за самой койкой и за москитной сеткой. Пасха перенес на новое место и свой металлический ящик. В какой-то момент доктор Свенсон открыла глаза и увидела их хлопоты.
– Не помню, чтобы просила вас обоих перебираться сюда, – проворчала она, но не успела Марина пуститься в объяснения, как профессор снова заснула.
Не считая торопливых утренних прогулок к мар-тинам, Марина постоянно находилась возле своей пациентки и наблюдала, как та балансирует между явью и бредом. В моменты ясного сознания доктор Свенсон начинала командовать, требовала померить ей давление, позвать Алена Сатурна, чтобы тот доложился о москитах, показать данные, собранные после операции. Но спустя пару минут возвращался жар, и профессор кричала и заливалась слезами. Она просила принести лед, и Марина шла в лабораторию и откалывала немного от маленького куска, который держала в морозильной камере вместе с образцами крови. В ту же камеру она положила ребенка с загнутым хвостом. Сиреномелия. Лишь спустя пару дней после кесарева Марина вспомнила это название. Единственный раз она слышала его на лекции о врожденных аномалиях, которую доктор Свенсон читала в Университете Джонса Хопкинса. «Сиреномелия, синдром русалки, ноги плода срощены вместе и образуют хвост, гениталии не видны. Вряд ли вам когда-нибудь попадется такое», – прокомментировала профессор и щелкнула переключателем, переходя к следующему слайду. Единственный человечек, который мог узнать, каково иметь матерью доктора Свенсон, не дожил до этого. Его столь удивительным образом начатое существование по сути свелось к научному эксперименту. Когда операция закончилась, Марина коснулась ладонью крошечной головки. Потом Буди накрыла тельце, чтобы уберечь от насекомых, и унесла в лабораторию.
В бреду доктор Свенсон часто произносила отрывки лекций; некоторые Марина даже помнила, например «Внематочную беременность и повреждение фаллопиевых труб». Затем профессор погружалась в беспокойный сон. По ее сосудам медленно циркулировала кровь Томаса Нкомо. Марина поила пациентку и накачивала антибиотиками. Что-что, а ассортимент антибиотиков был у них на уровне хорошей больницы. Она осматривала шов, следила, чтобы не было нагноения. Сидела возле открытой двери и читала подробные записи о малярии. Шли дни, горячка проходила, потом начиналась снова. Марина то увеличивала, то уменьшала дозировку. Прошло немало дней, прежде чем доктор Свенсон смогла сесть, а потом и встать. Марина опасалась тромбов. Опираясь на доктора Сингх и Пасху, профессор одолевала половину пути от хижины до лаборатории, а когда снова ложилась, не в силах даже заснуть от усталости, Марина читала ей главу из «Больших надежд». Это вошло у них в обычай, и, если глава выдавалась особенно хорошей или день особенно скучным, профессор просила почитать еще. Пасха сидел на полу с бумагой и ручкой, старательно царапая буквы. Марина написала на листке «доктор Свенсон» и положила на грудь больной. Написала «Марина» и положила себе на колени.
– Боитесь, что я забуду свою фамилию? – поинтересовалась доктор Свенсон, когда проснулась и обнаружила на себе бумажку.
