– Господи, – выдохнула Марина.
На шее изнемогавшего Беноита напряглись жилы, нижняя челюсть выпятилась, открыв кривые зубы; кровь обезглавленной анаконды текла по его руке. Парень пытался отжать верхнюю часть змеиного туловища, Сатурны тянули за хвост, а посередине медленно умирал Пасха. Марина принялась разрезать кольца змеиных мышц, держа руку возле головы мальчика и направляя острие мачете к его ногам. Она хотела рассечь оба кольца разом, так как сомневалась, что будет время проделать это дважды. Пасха не издавал ни звука, чтобы не тратить последние крохи воздуха. Он замер в чешуйчатых путах, не отрывая глаз от Марины. Та усердно орудовала лезвием, пытаясь добраться до змеиного позвоночника – будто вскрывала человеческое запястье слишком длинным скальпелем и под неправильным углом. Опасаясь задеть Пасху, Марина не нажимала слишком сильно, но до Пасхи было еще далеко. Она рассекла позвоночник в первом кольце и поводила лезвием из стороны в сторону, разрезая связки. Потом прорезала ребра и мощные мышцы, что шли вниз до брюшной стенки и клоаки. Приблизившись к телу мальчика, Марина отложила нож и стала разрывать змеиную плоть руками. Тяжесть рептилии сыграла ей на руку – туша анаконды развалилась сама, падая на палубу.
Нэнси Сатурн подхватила легкого как перышко Пасху, положила возле его убийцы и, с трудом удерживая своими губами крохотный детский рот, принялась вдувать в мальчика воздух. Одной рукой запрокидывая ему голову, другой – зажимая нос, она дула и дула, пока не увидела, как вздымается грудная клетка. Но чье это было дыхание? Нэнси остановилась и подождала. Дышал Пасха. Поначалу неглубоко и прерывисто, но дышал сам. Нэнси задрала на мальчике рубашку и осторожно дотронулась до красных рубцов на теле. Ален Сатурн встал возле нее на колени и приложил ухо к груди Пасхи. Беноит скорчился в стороне, прижав голову к коленям, и тяжело дышал. Пасха открыл глаза и заморгал. Марина села рядом в расползающейся луже крови и взяла его за руку.
Вернулись они еще до заката. Лодку вел Ален Сатурн. На берегу их дожидалась толпа индейцев с ветками – не зажженными. При виде лодки они вскочили, чтобы лучше видеть, но в воду прыгать не стали и обошлись без криков. Может, потому, что путешественники так быстро вернулись, а может, потому, что среди них не было доктора Свенсон. В любом случае все на борту вздохнули с облегчением, хотя ни у кого из находящихся в лодке в жизни еще не было большего повода для торжества. Но когда Ален Сатурн причалил к маленькой пристани и лакаши попрыгали на палубу, воздух огласился воплями – и выражали они не театральный восторг, как неделю назад, а искреннюю радость, какой Марина не видела прежде. Трое мужчин подняли с липкой от крови палубы три куска расчлененной змеи, а четвертый схватил голову – ее Марина хотела сбросить пинком в воду, но побрезговала дотрагиваться до нее снова, пусть даже ногой. Лакаши потащили куски змеи – каждый размером со ствол небольшого деревца – на берег, водрузив их на голову, чтобы показать ликующей толпе. Сегодня они поужинают анакондой. Об этом пиршестве они будут рассказывать спустя много лет своим внукам. Беноит получил столько дружеских шлепков от соплеменников, что покрылся синяками. Лакаши протянули куски анаконды и Сатурнам – редкий акт щедрости к чужакам, – но те лишь прижались друг к дружке и решительно замотали головами. Пасха встал на ноги и попытался идти, но тут же пошатнулся. Под восторженные крики индейцев Беноит взял его на руки, хотя мальчик плакал от боли. Марина отвела их на веранду и велела Беноиту уложить Пасху на ее койку, а когда парень ушел, сама залезла под сетку и легла рядом. Они были живы, они были вместе, и от обоих воняло анакондой.
Так их и застала вскоре пришедшая на веранду доктор Свенсон – на узкой койке, плечом к плечу, рука в руке, маленький Гензель и большая Гретель. Пасха спал, осторожно дыша ртом, но глаза Марины были широко открыты. Несмотря на поздний час, было еще светло.
– Сатурны рассказали мне, что произошло. – Доктор Свенсон сунула руку под сетку и погладила мальчика по голове.
– А я не понимаю, что произошло. – Проговорила Марина, глядя на узел сетки. – Ничего не понимаю. Он увидел в воде змею и вытащил ее на палубу. Зачем?
– Беноит мечтает стать гидом, а главное в ремесле амазонского гида – умение ловить всякую экзотику: тарантулов, каймановых ящериц, всевозможных примечательных тварей. Втащить анаконду на лодку – необычайное достижение. Мне еще не доводилось такое видеть, хотя многие на моих глазах пытались это сделать. Если бы все прошло благополучно, Беноит, вероятно, попросил бы вас написать письмо в Национальный совет по туризму.
– Просто чудо, что эта тварь никого не укусила. Я до конца жизни не забуду ее клыки.
Доктор Свенсон покачала головой.
– Зубы, – поправила она, – а не клыки. Мне говорили, что укус у анаконды невероятно болезненный и что отрубить ей голову – та еще работенка. Но змея это не ядовитая. То, что она сделала с Пасхой, гораздо серьезнее, чем укус.
Марина повернулась к наставнице:
– Как же теперь его печень, селезенка? Будь мы дома, я бы отвела его на УЗИ.
– Будь вы дома, его бы не сдавила анаконда. Он бы поехал кататься на велосипеде и угодил под колеса внедорожника. Так что змея, пожалуй, лучше.
– Что?
– Жить тут опасно, что и говорить, но там еще опаснее. Тут Пасхе все знакомо, и тут он не пропадет. Может, у него и треснуло несколько ребер, но увидите, он поправится. Доктор Экман подумывал увезти Пасху с собой. Полагал, что, если причины его глухоты неврологические, поможет кохлеарный имплантат. Но так дела не делаются. Нельзя превратить глухого ребенка в слышащего, и нельзя превратить в американца каждого встречного. Пасха не сувенир, не безделушка, которую вы положите в карман, чтобы она напоминала вам о Южной Америке. Вы не растерялись, доктор Сингх, и спасли ему жизнь. Я признательна вам за это. Но если вы считаете, что в награду за спасение жизни мальчика можете взять его себе, уверяю вас, что это не так. Придется довольствоваться простой благодарностью. Пасху вы не получите.
Проще всего было бы сказать: «О чем вы?» – но Марина прекрасно понимала, о чем говорит доктор Свенсон. Та просто выразила словами то, что Марина даже не успела осознать, совсем как на клинических разборах, когда отвечала на вопрос, который только зрел в голове у ординатора. Еще чуть-чуть – и Марина сама бы поняла, что должна забрать Пасху с собой, что этого хотел Андерс, этого хочет она сама и неким странным образом выходит, что этот мальчик – дитя их союза, плод семи лет, которые они провели вместе в крошечной лаборатории. Пасха стал бы для Марины возмещением за все утраченное. Доктор Свенсон поняла это раньше – и пресекла инициативу в зародыше.
– Это был просто кошмар, – слабым голосом проговорила Марина, желая получить в обмен на жертву, которой от нее требовали, хотя бы каплю сострадания. Под кошмаром она имела в виду змею.
– Не сомневаюсь. – Доктор Свенсон потрогала лоб мальчика, проверяя, нет ли температуры; потом прижала пальцы к его шее и посчитала пульс. – Вы сами никогда не хотели завести детей, доктор Сингх?
