Лакаши вошли в реку и поплыли – по-собачьи, с примесью элементов брасса. Марина глядела на темные головы, торчавшие из мутной воды, и думала – может и ей поплескаться, просто чтобы занять себя? Обнажив коротко обрезанные рыжеватые волосы – доктор Сатурн номер два была сама себе парикмахер, – Нэнси сняла шляпу, помахала ею и стала прочувствованно прощаться – прокричала английское «гуд-бай», португальское «чау» и, наконец, издала жужжащий звук, переходящий в писк, что на языке лакаши означало: «Я ухожу от тебя». После четвертого или пятого повтора пловцы развернулись и поплыли к берегу. Вряд ли они вообще намеревались догнать лодку. На сей раз доктора Свенсон на борту не было, и Пасха включил двигатель на полную.
– Они просто хотят немножко внимания. – Нэнси махала удалявшимся лакаши. – Если они возьмутся что-то делать, то не уймутся, пока не убедятся, что вы заметили и оценили. Честно говоря, мне кажется, пловцы из них так себе. Не можем же мы допустить, чтобы половина племени утонула по пути к торговому посту!
– Из Нэнси вышел бы прекрасный социальный психолог, – сказал Ален Сатурн, обняв жену за плечи дочерна загорелой рукой. – Доктору Раппу она бы точно понравилась. Мы столько интересного не замечали в поведении лакаши, когда работали с ним, а Нэнси приехала сюда в первый раз – и тут же все это увидела.
– Вы знали доктора Раппа? – спросила Марина.
Нэнси удивленно вздернула брови и вздохнула – она знала, что сейчас будет.
– Неужели вы пропустили ту лекцию? – Она высвободилась из-под руки мужа и стала рыться в сумке, отыскивая солнцезащитный крем и гель от насекомых. Один тюбик она протянула Марине, другой открыла сама и принялась намазываться.
Ален Сатурн сдвинул очки на лоб, чтобы все видели восторг в его глазах:
– Я учился у него в Гарварде! Записался на тот знаменитый курс лекций по микологии, как раз когда он сломал лодыжку на Новой Гвинее и из-за этого никуда не поехал и преподавал целый семестр. Те лекции были опубликованы в «Оксфорд юниверсити пресс», и по ним написали массу статей. Какие-то из них вы наверняка читали. Курс превратился в настоящую легенду. Его неизменно включали в программу, но доктор Рапп никогда не появлялся в лекционной аудитории больше одного-двух раз в год. В итоге занятия проводил какой-то аспирант-миколог, который мог лишь читать чужой текст и проверять тесты. И вот, хотя курс считался в университете одним из важнейших, записывались на него одни провинциалы. Записаться на эти лекции означало признать, что ты вообще не в теме, – ну и сами посудите, как я мог не записаться? Но когда все поняли, что в этом году лекции будет читать сам великий, все переменилось. Старшекурсники и аспиранты, даже некоторые доценты, предлагали первокурсникам деньги, чтобы те уступили свои места. Я пятьюдесятью баксами не прельстился, за что был впоследствии вознагражден сторицей. В том семестре я познакомился с доктором Раппом и потом целых три семестра получал приглашения в его экспедиции на Амазонку.
– Вы там впервые встретились с доктором Свен-сон? – Марина подумала о своей преподавательнице, мотавшейся ночными рейсами из Манауса в США. Насколько ей помнилось, доктор Свенсон никогда не пропускала лекций.
Нэнси Сатурн густо намазала лицо белым кремом и стала его растирать.
– Все, кто знали доктора Раппа, знали и Аннику Свенсон.
– Не мешай рассказывать, – буркнул Ален и снова обратился к своему новообретенному источнику радости, жадно слушающей Марине. – Анника, конечно, старше меня на несколько лет.
Сказано это было из тщеславия – Ален Сатурн, с его редеющей седой шевелюрой, огромными белыми бровями и узловатыми лодыжками, казался отнюдь не моложе доктора Свенсон. А если и казался, то только благодаря своей молодой жене.
– Анника пришла к доктору Раппу гораздо раньше. Они были, скажем так, неразлучны в экспедициях.
– Анника отбирала парней для полевых исследований, – снова вмешалась Нэнси. – Только парней. Она проводила собеседования в кабинете доктора Раппа в Гарварде. У знаменитого ученого не было времени на такие мелочи. Анника и взяла в экспедицию Алена.
Марина представила себе тогдашнего Алена – высокого, нескладного студента с матерчатым рюкзаком.
– Вы тоже знали доктора Раппа? – спросила она у Нэнси.
Та хмыкнула и намазала кремом ключицу, сунув руку за ворот рубашки.
– Я пришла в науку после доктора Раппа.
Ален Сатурн уже не слушал жену. Он был захвачен воспоминаниями. Корни и ветви упавшего в реку гигантского дерева торчали из воды, словно моля о спасении. Ярко-желтая птица с длинной тонкой шеей сидела на одной из веток и взирала на проплывавшую лодку. Заметив ее, Беноит стал лихорадочно листать атлас-определитель.
– Мартин Рапп был для меня больше чем учителем. Он был моим идеалом; я хотел быть таким, как он. Он не тратил впустую ни минуты своей жизни. Не распылялся, потакая желаниям других, никогда не был винтиком в чьем-то механизме. Он высоко держал голову и гордо глядел на мир вокруг. Вот мой отец был очень приличным человеком, он был портным в Детройте, когда там еще заказывали пошив костюмов. Он работал до тех пор, пока игла не стала выпадать из его обезображенных артритом рук. Когда к нему приходил заказчик и объяснял, чего хочет, у отца был только один ответ – «да». Даже если заказ был нелепый, даже если заказчик приходил утром в субботу и хотел вечером того же дня получить готовый костюм, отец говорил «да», хотя у него лежали груды работы. Если же мой отец говорил «да», это было равнозначно тому, что костюм уже сшит, потому что своим словом он дорожил больше всего на свете. Всю жизнь он провел, сидя в задней комнате своего ателье, и знал только одно – иглу, входящую в ткань. Все ради того, чтобы я и мои братья могли учиться в колледже и не быть портными, чтобы мы могли позволить себе говорить «нет». Вот так я, сын портного из Мичигана, попал в Гарвард – и к нам в аудиторию, стуча костылями, вошел великий Мартин Рапп с загипсованной лодыжкой. Он встал за кафедру и сказал: «Джентльмены, закройте ваши книги и слушайте. Мы рассмотрим, ни много ни мало, весь наш мир». Мы были поражены, все до единого! Мы были готовы все четыре учебных года просидеть в той аудитории. Тот день я помню и сейчас до малейших деталей – стены, мебель, гигантские доски, свет, падавший сквозь окна. Передо мной стоял воплощенный человеческий гений. Я был потрясен, никогда раньше и никогда потом я не видел ничего подобного. Вокруг Раппа была какая-то особенная аура. Глядя на него из десятого ряда, я видел его величие и был готов пойти за ним куда угодно.
– Вот, – сказала Нэнси Марине, – возьмите крем от солнца, а мне дайте гель от насекомых.
Марина взяла крем, но какой прок был от него теперь? Как доктор Сингх ни остерегалась, кожа у нее стала темной, как у туземцев. Сейчас ее не узнала бы и родная мать.
– Нэнси дело говорит, – согласился Ален, хотя сам от крема отказался. – Тогда у нас не было солнцезащитных средств. Доктора Раппа погубила меланома. Когда ее выявили, она уже распространилась везде, где только могла. Не знаю, сколько лет он провел, плавая в лодке без тента, и от солнца у него были лишь белая рубашка да соломенная шляпа. Удивительно, как он сумел столько протянуть. Когда я приезжал к нему в Кембридж, уже перед самым концом, он был все тот же. С огромным интересом наблюдал за собственным умиранием. Делал записи. Тогда Раппу было за восемьдесят, и он уже не мог ездить в экспедиции. Когда я спросил, по-прежнему ли он занимается медитацией, тот ответил: «А с чего бы мне сейчас менять свои привычки?» Большинство не знали об этом обыкновении доктора Раппа: где бы он ни находился – у себя дома в Кембридже или в палатке под проливным дождем в окрестностях Икитоса, – он всегда медитировал. А было это в те дни, когда слово «медитация» знали только горстка индийцев ну и, может, пара тибетцев. Рапп часто говорил, что внутри любого из нас есть компас и что наша задача – найти его и следовать его указаниям. Но мы, студенты, были как слепые котята, поэтому верили его компасу. Мы еще не знали, какими хотим быть, когда повзрослеем, и поэтому стремились быть как доктор Рапп. Конечно, мы и не надеялись с ним сравняться, но цель была благородная. Сейчас я гляжу на эту реку и вспоминаю, как он греб с нами в каноэ. Точнее, мы уже побросали весла и, как дети малые, ныли и жаловались на мозоли и занозы, а он, ни слова не говоря, продолжал грести. А потом вдруг резко повернул лодку – мы едва не попадали в воду. Рапп причалил к берегу, и не успели мы опомниться, как он прошел по мелководью и скрылся в джунглях. Исчез! А мы остались одни. Через десять минут он вышел. В его сумке был гриб – вид, неизвестный науке. Он записал координаты, сфотографировал место и вытер носовым платком нож, которым всегда срезал грибы с деревьев, – вернейший признак того, что открытие сделано. Все его движения были тщательно продуманы – великолепное зрелище. Мы, мальчишки, полезли в заросли, пытаясь понять, что он там увидел и как узнал, что там растут такие грибы. Когда мы спросили у него, Рапп ответил: «Мои глаза всегда открыты». – Ален Сатурн растрогался от собственных воспоминаний. – «Мои глаза всегда открыты». Вот таким был его урок. Это было самое счастливое лето в моей жизни.
