Лакаши кивали, цокали языком и тыкали в него пальцем, но Пасха не смотрел в их сторону, и насмешники затихли. Бесполезно дразнить глухого, если он не смотрит на тебя.
– Дождь заканчивается, – сообщил Томас, выглянув за край крыши. – Может, даже перестал совсем, просто с деревьев течет вода. Здесь очень трудно определить разницу между дождем и его остатками, задержавшимися в кронах деревьев.
– Я готова промокнуть еще раз. – Марина обняла Пасху за плечи.
Она думала о его ящике, ручках и перьях, о письме Андерса.
– Тогда пошли. – Томас отвесил серию низких поклонов обитателям помоста.
– Как сказать «спасибо»?
– Насколько мне известно, такого слова у лакаши не существует. Я многим задавал этот вопрос, и никто мне не дал ответа.
Марина поглядела на радушных хозяев, а те уставились на нее, словно надеялись, что она что-нибудь придумает.
– Как по-португальски?
– Obrigado.
– Obrigado, – сказала Марина беременной; на лице у той ничего не отразилось.
Марина снова положила руку на ее живот, но ребенок затих. Пасха дернул ее за подол, ткнул пальцем в свою рубашку и показал на Марину. Она окинула взглядом комнату. Между сваями были натянуты несколько гамаков, на полу лежали стопки одеял и одежды, стояли корзины с корнями или с ветками, но рубашки и брюк нигде не было видно. Говоря по правде, если бы Пасха не напомнил про одежду, Марина бы так и ушла – настолько ее поразило увиденное. Она покачала головой. Тогда Пасха подошел к беременной, взялся пальцами за свою рубашку и показал на Марину. Женщина, казалось, даже не понимала, чего он требует. Марина пошевелила пальцами, расстегивая невидимые пуговицы, но та снова лишь пожала плечами.
Томас произнес слово «баса» или «баси», по его представлениям означавшее одежду, однако на обитателей помоста это произвело не больше впечатления, чем «спасибо» по-португальски. Он взял в горсть собственную рубашку и показал на Марину. Женщина помоложе продолжила сплетать вместе пальмовые листья, словно в доме и не было никаких посетителей, а девочка-подросток принялась ей помогать с таким притворно-невинным видом, что никаких сомнений в происходящем не оставалось. Малыша положили на пол и дали кусок пальмового листа; он сунул его в рот и стал сосать, довольный жизнью.
– Кажется, вас обокрали, – заметил Томас.
– Я осталась без одежды? – Даже стоя посреди помоста в индейском костюме, Марина не могла поверить, что такое возможно.
Пасха прошелся по комнате и начал рыться в куче белья на полу. Один из мужчин отвесил ему оплеуху.
– Скверно, – сказала Марина. – И где мой багаж, я не знаю.
– Сумка, с которой вы приехали из Манауса? – спросил Томас. – Разве она не была с вами в лодке?
Она повернулась к нему, и платье внезапно показалось очень тесным и коротким.
– Да, конечно, была. Но потом начались все эти огни и крики, туземцы полезли из воды в лодку… А потом доктор Свенсон сошла на берег и тут же куда-то направилась. Не могла же я остаться в лодке и искать сумку.
– Конечно, – согласился Томас.
Он не произнес ни слова ободрения, как сделал бы на его месте любой другой. Не сказал ей, что деревня маленькая и ее сумка никуда не денется. Девочка-подросток встала и ударила Пасху по рукам. Трехлетка подбежала и сделала то же самое.
– Нам пора уходить, доктор Сингх, – сказал Томас.
Доктор Сингх поверить не могла, что ее могла так сильно огорчить столь ничтожная потеря.
– Пожалуйста, зовите меня Марина.
8
Марина жила в джунглях уже неделю, когда узнала, что доктор Ален Сатурн, которого она мысленно окрестила «Сатурн номер один», берет понтонную лодку и Пасху и отправляется в торговый пост, чтобы отправить там письма. Торговый пост находился в двух часах плавания по реке. Собственно, это была большая деревня, где жили более цивилизованные, чем лакаши, индейцы жинта. За небольшую плату они хранили у себя письма и деньги, пока мимо не проплывал очередной торговец из Манауса. Торговцы за то, чтобы взять корреспонденцию в город и там отправить, брали гонорар побольше – и сильно побольше, ведь послания уходили на Яву, в Дакар и Мичиган, а те, кто занимается коммерцией в джунглях, не привыкли выстаивать длинные очереди в почтовых отделениях. Как только становилось известно, что кто-то едет в торговый пост, все, кроме доктора Свенсон, после обеда бросали работу и принимались строчить письма. Доктор Буди дала Марине три голубые аэрограммы из своего обширного запаса, а Ален Сатурн обещал снабдить марками. Марина, чья сумка так и не нашлась, проходила эти семь дней в платье лакаши, хотя какой-то неведомый индейский благодетель принес ей второе такое же – движимый не то чувством вины, не то состраданием. Нэнси Сатурн, «Сатурн номер два», дала Марине две пары нижнего белья, а Томас Нкомо тихонько сунул ей в руку нераспечатанную зубную щетку. Это были едва ли не самые желанные подарки за всю Маринину жизнь.
– Вот почему я стараюсь не давать никому лодку, – проворчала доктор Свенсон, окидывая взглядом умилительно старомодную картину – группу ученых, старательно скребущих карандашами по бумаге. – Стоит лишь объявить, что она отплывает, все забывают о работе.
Но забыть про работу было невозможно, поскольку, кроме нее, тут ничего и не было.
Марину посадили в углу лаборатории и поручили делать тесты на стойкость препарата при нагреве и на свету. Как и Андерс, она была «мастером по молекулам» и привыкла работать с мельчайшими порциями вещества, так что задание было вполне по ней, хоть и не совсем соответствовало «бразильской миссии». Работы тут хватило бы на годы, и Марина заподозрила, что доктор Свенсон просто решила ее загрузить. Не исключала Марина и того, что ей дали уже решенную задачу, чтобы успокоить или чтобы проверить ее компетентность. Сатурны и Буди уже проводили опыты на мышах и явно проверяли концентрацию препарата в образцах крови. Впрочем, Марина понимала, что, тихо сидя в своем углу и работая с тем, что дадут, скорее сможет реально оценить, насколько далеко еще до первой полноценной партии препарата. Время от времени она общалась с доктором Буди – та ведала клиническими исследованиями – и расспрашивала о работе с кровью лакаши. Теперь она понимала, как глупо было требовать от доктора Свенсон отчета о ходе исследований тогда, в ресторане. Работая здесь, Марина получила возможность оценить все самой, как и хотел мистер Фокс.
Да и что бы она тут делала без работы, как коротала бы время? Джунгли, устланные склизкой гниющей листвой и оглашаемые пронзительными криками всевозможных смертоносных тварей, были неподходящим местом для самостоятельных прогулок. К счастью, двое парней лакаши мечтали выучить английский и немецкий и стать туристическими гидами в одном из экопарков в сотнях миль отсюда. Они сплавляли в Манаус бревна и с надеждой поглядывали на круизные суда. В деревне у жинта они встречали натуралистов и с готовностью вели неуемных исследователей в глубину джунглей, стороной от набитых троп, туда, где полуденный свет с трудом пробивался сквозь густую листву. Объясняясь при помощи бурной жестикуляции, нескольких простеньких слов на четырех языках и определителя птиц, на форзаце которого было выведено «Андерс Экман», они устраивали экскурсии в джунгли, показывали приезжим крошечных ослепительно-ярких лягушек, чья слизистая кожа содержала достаточно яда, чтобы убить двадцать человек. Все натуралисты потом признавались, что уже через восемь минут прогулки по лесу были готовы отдать все, что имели, лишь бы благополучно из него выбраться.
