«Кар-рон» – произнес он ее имя. Конечно, и речи быть не могло, чтобы Карен приехала сюда. И все-таки Марине захотелось, чтобы она оказалась тут и увидела благородное страдание на лице доктора Нкомо, чтобы лично могла принять его соболезнования.
– Она хочет, чтобы я все выяснила. Мы почти ничего не знаем об обстоятельствах смерти Андерса.
Томас Нкомо сгорбился.
– Не знаю, что и сказать. Как ей это объяснить? Мы надеялись, что он поправится. В джунглях люди болеют очень сильно, лихорадка – самое обычное дело. Я сам из Дакара. В Западной Африке, скажу я вам, молодые умирают внезапно, старые умирают медленно, но люди среднего возраста, здоровые мужчины, как Андерс Экман, постепенно справляются с болезнями. – Он прижал ладонь к сердцу. – Я сам врач. И я такого не ожидал.
Словно в ответ на эту прочувствованную речь индейцы вдруг встали, собрали детей и ножи. Быстро сложили белье и хворост в корзины, и уже через минуту все до единого скрылись в джунглях.
Томас Нкомо озабоченно взглянул на небо.
– Нам пора уходить, доктор Сингх. Скоро начнется сильная гроза. У лакаши потрясающее метеорологическое чутье. Пойдемте со мной, я покажу вам лабораторию. Вы поразитесь, увидев, чего нам удалось достичь в первобытных условиях.
С запада уже ползла грозовая туча, воздух потяжелел. Доктор Нкомо положил руку на спину Марины:
– Пожалуйста, надо идти.
Они торопливо пошли туда, где доктор Сингх еще не была. Птицы стремительно проносились над водой и ныряли в верхний ярус леса. Мелькали, взлетая вверх по стволам, еще какие-то незнакомые Марине существа. Полыхнула яркая, как вспышка ядерного взрыва, молния, спустя долю секунды громыхнуло так, словно земля раскололась пополам, а еще через мгновение к этой компании, как заведено, присоединился ливень. Ослепленной молнией и оглушенной громом Марине показалось, что она сейчас утонет, вот так, стоя во весь рост.
В Манаусе ей не раз удавалось убегать от грозы. Стараясь не потерять шлепанцы, она со всех сил припускалась по улице и успевала найти какое-нибудь укрытие до того, как небеса разверзались. Но в джунглях надо родиться, чтобы уметь в них бегать, – иначе неминуемо поскользнешься в маслянистой грязи, а каждый корень и каждая лиана превратятся в грозящий сломать тебе ногу капкан. Лакаши давно скрылись из виду вместе с птицами и теми неизвестными зверьками – все сидели в своих хижинах, гнездах и норах. Только Марина и доктор Нкомо медленно шли по неровной тропе. Капли ударялись о почву с такой силой, что подскакивали кверху. Казалось, что земля кипит. Марина брела вперед, хватаясь за ветки встречных деревьев, пытаясь не задохнуться в потоках воды.
Доктор Нкомо постучал своим длинным пальцем по ее руке.
– Простите, но вы напрасно так делаете, – крикнул он. – Никогда не знаешь, что там прячется в коре.
Марина кивнула, отдернула пальцы, подставила ладони под дождь и потерла.
– Я как-то прислонился к дереву, и меня укусил в плечо муравей-пуля, прямо сквозь рубашку, – продолжал доктор Нкомо, перекрикивая шум грозы. – Ну, вы их знаете, из рода Paraponera.
Он снял очки, от которых под дождем не было никакого толку, и сунул в карман рубашки.
– Всего один муравей, с мой ноготь величиной, но я неделю провалялся в постели. Жаловаться нехорошо, но боль была такая, что я до сих пор ее помню. В ваших краях ведь нет таких муравьев?
Марина вспомнила кузнечиков и жаворонков, кроликов и оленей – диснеевскую живность, резвящуюся на зеленых лугах ее родного штата.
– Нет, муравьи-пули у нас не водятся.
Она промокла до нитки, волосы прилипли к голове и плечам, ноги разъезжались на скользкой тропинке, по которой неслись потоки воды. Вдруг между раскатами грома раздался пронзительный свист. Марина с доктором Нкомо замерли, гадая, не почудилось ли им. В джунглях часто разыгрывается воображение, особенно в разгар грозы. Они прислушались. Свист повторился. Марина повернула голову и обнаружила слева от себя столб, который сначала приняла за ствол дерева. Приглядевшись, она разобрала, что столбов, точнее свай, было четыре, и поддерживали они возвышавшийся в пяти футах над землей помост с крышей из пальмовых листьев. Четверо лакаши перегнулись через край и смотрели вниз. Доктор Нкомо поднял голову, помахал, и все четверо помахали в ответ.
– Они нас приглашают, – сказал он Марине. – Ну что, поднимемся?
Марина едва расслышала его слова из-за воды, налившейся в уши. Она первая залезла наверх.
В просторной комнате – доме лакаши – было удивительно сухо, если принять во внимание отсутствие стен. Правда, крыша была на несколько футов шире, чем помост, и края ее сильно загибались книзу. Марина и доктор Нкомо невольно бросили восхищенный взгляд на замечательную конструкцию, наконец избавившую их от дождя. На полу сидела женщина и каким-то хитрым способом сплетала между собой три длиннющих пальмовых листа – делала «сменную черепицу» для крыши. Она так погрузилась в работу, что, казалось, не заметила появления гостей. Но Марина была уверена, что минутой ранее плетельщица тоже глядела на них с помоста. Шум воды, барабанящей по пальмовым листьям, был бесконечно приятнее, чем шум воды, бьющей по твоей голове, и Марина была благодарна той женщине за ее работу. Двое мужчин – по виду им могло быть тридцать, а могло и пятьдесят – подошли к доктору Нкомо и похлопали его по груди и спине. Хлопки были более сдержанными и почтительными, чем те, что вчера обрушились на Пасху. Потом, не переставая болтать между собой, индейцы приподняли пряди намокших Марининых волос, бросили быстрый взгляд на ее уши и вернули волосы на место. Толстуха лет шестидесяти-семидесяти рубила кучку белых корней – прямо на полу и тем же ножом, каким недавно долбили лодку мужчины. Поскольку мужчин было двое, на полу лежал и второй нож. Прыщавая девочка-подросток с обкусанными ногтями бесцельно шарила глазами по комнате, словно искала телефон. Мимо Марины пробежала пигалица двух-трех лет, одетая в уменьшенную версию платья-рубашки из грубой ткани, которые носили все женщины лакаши. Голый годовалый малыш резво полз по полу. Моментально прикинув его скорость и расстояние до края помоста, Марина бросилась через всю комнату и ухватила смуглые ножки, когда левая ручка путешественника уже повисла в воздухе.
Лакаши дружно ахнули – и расхохотались. Марина, едва дыша, посмотрела через край, где вода Ниагарским водопадом лилась с крыши в жуткую мешанину из грязи и лиан. Она взяла малыша поперек живота и отнесла на середину комнаты. Он тоже смеялся. Что же всех так развеселило? То, что Марина поверила, будто мальчик упадет, так же как недавно поверила, будто Пасха уже не вынырнет на поверхность реки? Или лакаши обеспечивают себе здоровый генофонд, позволяя неосторожным детям валиться с помостов, как перезрелые яблоки? Она взяла малыша под мышки и хорошенько рассмотрела. Кроха-индеец явно уступал в весе американским сверстникам, но выглядел совершенно здоровым, брыкал ножками и радостно агукал. Трехлетняя девчушка, набегавшись, схватила бесхозный нож и стала тыкать им в пол возле пожилой женщины. Тем временем мальчик пустил на Марину обильную струю, намочив ее и без того промокшую рубашку. Лакаши снова засмеялись, мужчины – во все горло, женщины – более сдержанно, покачивая головами, дивясь на глупых иностранцев, которые даже младенца правильно держать не умеют. Нож девчушки застрял в доске пола; сначала она заревела, но потом поднатужилась, вытащила лезвие и снова воткнула в пол – в шести дюймах от спины старухи.
