– Я должна его спросить?
Раз доктора Свенсон не изменили ни время, ни опыт, ни география, ни климат, тогда, может, и Марина не особо изменилась со времен студенчества? Или даже со времен начальной школы?
– Простите. – Марина не собиралась сдаваться. – Я знаю о лакаши лишь из вашей статьи, а вы там ничего не пишете о том, как они фиксируют время. Члены племени знают возраст друг друга? Родители Пасхи знают, сколько ему?
– Доктор Сингх, вы без конца что-то предполагаете. Это в ваших правилах? Признаться, в докторе Экмане меня восхищала одна вещь – никакой предвзятости, открытое сознание, присущее истинным ученым. Предполагаю, что он всегда был очень аккуратным в своих научных выводах. Возможно, при других обстоятельствах я бы попросила его остаться в моем проекте.
Марину нисколько не смутила эта похвала Андерсу. Она прекрасно помнила, какую роль играли комплименты в педагогике доктора Свенсон. Они применялись не для поощрения одного человека, а для того, чтобы прихлопнуть другого. Доктор Сингх лишь пожалела, что не может передать эти слова Андерсу. Тот наверняка был бы потрясен добротой доктора Свен-сон. Пусть и явленной ему посмертно.
– Вот вы предполагаете, что Пасха – лакаши. Нет, он не лакаши. Я не знаю точно, откуда он, поскольку он просто появился в одно прекрасное утро в нашем лагере, глухой ребенок, не способный ничего о себе поведать. Последуй я вашему примеру, то предположила бы, что Пасха из племени хуммокка – судя по форме головы и расположению носовых пазух. У хуммокка последние выражены меньше, чем у лакаши. Их лица не такие плоские, а чуть более выпуклые, правда, разница незначительная. Хуммокка также немного меньше ростом, и это возвращает нас к вашему вопросу о возрасте Пасхи. Я говорю все это, основываясь на единственном кратком и неприятном контакте с данным племенем, имевшем место много лет назад. Впрочем, страх порой существенно обостряет восприятие. Я до сих пор так живо помню головы хуммокка, словно препарировала одну из них.
Мимо, не сбавляя скорости, пронесся двухпалубный экскурсионный катер, и понтонная лодка, оказавшись в его бурлящем кильватере, запрыгала на волнах как поплавок. Марина схватилась за опору, а Пасха погрозил катеру кулаком. Турист на верхней палубе навел на них фотоаппарат. Доктор Свенсон наклонила голову, словно хотела потопить катер силой мысли.
Когда качка немного утихла, исследовательница подняла голову. Голубые глаза блестели, на лице выступили капельки пота.
– Лучше понтона ничего не придумаешь, – проговорила она, учащенно дыша, словно перебарывая тошноту. – Вы не представляете, как скверно нам пришлось бы на лодке другой конструкции. Но вернемся к нашей теме: Пасха очень мелкий ребенок, я бы даже сказала, что у него задержка физического развития. Вероятно, из-за неполноценного питания. Возможно, племя не хотело тратить свои ресурсы на глухого, или то же заболевание, что привело к потере слуха, привело и к отставанию в росте. Но здесь мы соскальзываем в область догадок, что непродуктивно. Учитывая его многочисленные навыки, его способность к обучению, я бы сказала, что Пасхе лет двенадцать и что у него нормальный интеллект – или даже высокий. Более точную оценку я смогу сделать, когда он достигнет половой зрелости. У мальчиков лакаши она наступает между тринадцатью и четырнадцатью годами – точнее, между тринадцатью годами и двумя с половиной месяцами и тринадцатью годами и девятью с половиной месяцами – намного более узкие рамки, чем у американских детей мужского пола. Распространяется или нет данная закономерность на хуммокка, я, боюсь, никогда не узнаю. У вас есть дети, доктор Сингх?
Доктор Свенсон уже успела ответить на три мучивших Марину вопроса. Очень хотелось узнать и о неприятном инциденте с хуммокка, но, раз уж в кои-то веки у нее спрашивали что-то легкое, доктор Сингх лишь покачала головой:
– Нет.
– Хорошо. Доктор Экман совершенно зря приехал сюда, оставив дома троих детей. Вы замужем?
– Нет.
– Тоже хорошо. – Доктор Свенсон одобрительно кивнула и повернулась, подставляя лицо речному ветерку. Облака разошлись, и над лодкой простерлась бесконечная синева. – Наука – удел старых дев, и я говорю это без пренебрежения, потому что и сама такая. Что ж, теперь я знаю о вас больше, и мне легче мириться с вашим присутствием на лодке.
Кстати, о предположениях – почему доктор Свен-сон считает ее безмужность и бездетность достоинствами? Потому что никто не будет горевать, если она тут умрет, и не возникнет сложностей, которые повлекла за собой смерть доктора Экмана? Ничего не ответив доктору Свенсон, Марина села на палубу у ее ног. Солнце уже заглядывало под навес, и доктору Сингх была необходима тень.
Доктор Свенсон похлопала ладонью по ящику.
– Я предпочитаю сидеть так. От всякой ползучей дряни это не спасает, но я хотя бы даю тараканам понять, что занимаю более высокую ступень. Вон ящик с грейпфрутовым соком. Рекомендую.
Марина послушно встала, подвинула ящик и села на него. Они проплыли мимо кучки домов на сваях. Несколько детишек – все слишком маленькие, чтобы залезать в воду без присмотра, – стояли по пояс в реке и махали руками.
– Что касается родителей Пасхи… – Тут доктор Свенсон замолчала, посмотрела на щуплую спину их шкипера и наклонила голову. – По-моему, «родители» в нашем случае слишком сентиментальное слово. Мужчина, который осеменил женщину; женщина, которая вытолкнула ребенка из своего тела, другие члены племени, которые пытались – или не пытались – растить этого ребенка, когда первые двое не справились со своими обязанностями… В общем, родителей тут особо не проследишь. Хуммокка подбросили мальчика лакаши. Учитывая брутальные нравы племени, я вижу в этом поразительную гуманность. Куда более характерным для них поступком было бы бросить ребенка в джунглях, где он умер бы от голода или был сожран хищниками. В общем, на эту Пасху исполняется восемь лет, как мальчик живет со мной. Подозреваю, я и есть его родители.
– Тогда похоже, что хуммокка оставили Пасху вам, а не лакаши, если допустить, что они знали о вас. – Марина спохватилась, что снова гадает на кофейной гуще, но доктор Свенсон на этот раз обошлась без ехидства.
– Да, они знали, что я здесь, – кивнула она. – Тут все всё знают. Оказавшись в джунглях, поначалу думаешь, что тебе предстоит жизнь отшельника, но это не так. Вести передаются от племени к племени, хотя я так и не поняла, как это происходит, поскольку многие племена отказываются общаться друг с другом. Вот вам отличная тема для диссертации, если захотите продолжить научную карьеру.
Марина могла бы сообщить исследовательнице о своих ученых степенях – если бы та дала ей вставить хоть слово в свой монолог.
– Я говорю, что вести тут разносят обезьянки. Но тогда придется вообще все списать на них. «У лакаши живет белая женщина» – такие новости мгновенно разносятся вниз и вверх по реке. Потом как-то раз мальчишка рубил дерево и, замахнувшись, попал мачете по голове своей сестренке. Удивительно, что такое не случается у них каждый день! У меня нашлись иголка и нитки, и я зашила рану. Крови было немерено – у девочки оказался настоящий талант к истеканию кровью, – но, чтобы зашить человеку голову, по большому счету даже медицинского образования не нужно. Хватило еще парочки подобных случаев – укуса змеи, родов с тазовым предлежанием, – и внезапно вся Бразилия узнала, что на Риу-Негру живет доктор. Но вы поймите, я ведь не сотрудница организации «Врачи без границ». Не многие понимают, что я приехала на Амазонку не семейным терапевтом работать. Просто я совершила ряд просчетов. Вначале лакаши не знали, что я медик. Для них я была просто сотрудницей экспедиции доктора Раппа. Они думали, что меня, как и доктора Раппа, интересует исключительно флора. В первые несколько лет они таскали мне всевозможные грибы. Приволокли в мой лагерь столько огромных полусгнивших стволов, что любое микологическое общество сошло бы с ума. А то, что я мерила им температуру, брала кровь на анализ, осматривала их детей, проходило мимо их сознания, они по-прежнему видели во мне только продолжение доктора Раппа. И я нарочно старалась их не переубеждать. Но потом зашила той девочке голову. Это была роковая ошибка. Ко мне тут же поплыли по реке больные, а потом мне сбагрили глухого ребенка.
