«У меня лихорадка, которая начинается в семь утра и продолжается два часа. В четыре пополудни она набрасывается на меня опять, и я превращаюсь в тлеющую кучку пепла. Почти каждый день меня мучают головные боли, и мне чудится, что какая-то крошечная амазонская нечисть прогрызает дырку в коре моего головного мозга». Марина прочла то письмо лишь раз, но запомнила наизусть.
– Чем же вы меня порадуете? – поинтересовалась она, искренне недоумевая, что радостного можно найти в Манаусе.
– Мы идем в оперу! У Анники зарезервирована ложа, а завтра открывается сезон. У нас есть ее билеты!
– У нее зарезервирована ложа в опере?
У Марины не было сил негодовать, но… должны же быть какие-то пределы этому безобразию?
– Вроде бы несколько лет назад были такие страшные дожди, что Аннике пришлось надолго вернуться в город. По ее словам, опера тогда ее спасла.
– Ну, не думаю, что она спасет меня. Я болею и не выхожу в город.
– Съели что-то?
Вопрос был логичным. Здешний рынок кишел продуктами, способными убить всякого, у кого не окажется в кишечнике нескольких поколений нужных бактерий.
– Просто температура, – сказала Марина.
– Высокая или низкая?
– У меня нет термометра. – Марине надоело разговаривать и хотелось положить трубку.
– Ладно, – объявила Барбара. – Я буду у вас через час. Заодно покажу вам несколько платьев.
– Я не хочу сейчас ни с кем общаться, и мне не нужны платья. Я признательна вам, но поверьте, я сама медик. Я знаю, что делаю.
– Сомневаюсь, – мягко возразила Барбара.
Томо, консьерж отеля, проявляя такие чудеса упорства и оптимизма, что самой Марине и во сне привидеться не могли, продолжал звонить в аэропорт по поводу ее багажа. Чемодан обнаружили в Испании, но тут же снова потеряли. Именно Томо посылали в ее номер, когда кто-то из постояльцев звонил и жаловался на крики. А когда Марина заболела, он стал за ней ухаживать – приносил бутылки с сиропом из сахарного тростника, газировку и жесткие сухие крекеры, чтобы гостья не голодала. Конечно, бедственному положению Марины сочувствовал весь гостиничный персонал, но Томо сделался официальным опекуном доктора Сингх.
И когда в дверь постучали – в какое время, она не могла сказать (Марина то выныривала из похожей на наркоз дремы, то проваливалась обратно), – она подумала, что это Томо, закуталась в запасную простыню, заменявшую ей халат, и пошла открывать.
Барбара строго оглядела ее с ног до головы.
– Ну и видок у вас, – проговорила, растягивая на австралийский манер гласные, миссис Бовендер. – Почему вы мне не позвонили?
Марина, разочарованная оттого, что залезть обратно в постель не удастся, отступила в свое темное затхлое обиталище. Австралийка прошла за ней.
– Я тут вам кое-что принесла. – Барбара помахала небольшим грязноватым бумажным пакетом и гобеленовой дорожной сумкой, словно внутри содержалось что-то невероятно интересное. Уборщицы не заходили к Марине несколько дней, потому что она все время спала. Крошки от крекеров усыпали пол комнаты, подобно песку.
– Нельзя так жить, – только и сказала миссис Бовендер, включив свет и раздвинув занавески.
– Я снизила планку. – Марина рухнула на постель.
Если кто-то думает, что заснуть при постороннем человеке трудно, он ошибается. На самом деле нет ничего проще.
Барбара достала из пакета бумажный стакан и сняла крышку.
– Вот. Сядьте. Вы должны это выпить, пока горячее.
Марина наклонилась и понюхала содержимое стакана. Там была река, уваренная до наимерзейшего, наитухлейшего состояния. Даже цвет тот же. Пар, поднимавшийся с поверхности этого вещества, напоминал тяжелый утренний туман.
– Где вы это взяли?
– На рынке у шамана. Не критикуйте, пока не попробуете. В этой стране меня кусали все насекомые. У меня были такие жуткие болячки, такая температура, что вспоминать страшно. Джеки однажды сильно отравился. Съел на улице какую-то дрянь вроде жареной черепахи, идиот. Я думала, ему конец. Нас каждый раз спасал шаман. Я хоть счет для него открыть готова.
И наверняка шаман будет получать прямую оплату прямиком от «Фогеля».
– Но ведь шаман меня даже не видел, – возразила Марина, пытаясь найти здравый смысл там, где здравым смыслом и не пахло. – На чем основан его диагноз? Да и вы меня тоже не видели.
– Я объяснила ситуацию. Вернее, Милтон вместо меня объяснил ситуацию, после того как я объяснила ее Милтону. Шаман говорит на немножко другом португальском, не на таком, на каком я, а мне было важно объяснить все точно. Кстати, Милтон желает вам скорого выздоровления.
Барбара прижала стакан к ключице Марины и держала, пока Марина не взяла его в руки.
– Это бред какой-то, – заявила Марина, глядя на мутную жидкость.
Стакан был теплый. Запах поднимался слоями: вода, рыба, грязь, смерть.
– Да пейте же! – прикрикнула Барбара. – Я уже устала вас уговаривать. Давайте, одним глотком, ну! По-другому в аду нельзя!
Изумленная командным тоном миссис Бовендер и диким отчаянием, вдруг проступившим на ее лице, Марина подчинилась и залпом выпила вонючую жидкость. Впрочем, это была не совсем жидкость – на дне стакана оказалась вязкая гуща, а в гуще – кусочки чего-то тоненького и твердого. Лодка, в которой они плыли, была выдолблена из ствола дерева. Оно перевернулось, и их с отцом выбросило в реку. Вода попала ей в глаза, нос и рот. Марина пошла на дно еще до того, как сумела поплыть, ощущая лишь вкус реки. Она уже успела забыть этот вкус, но теперь – вспомнила.
– Запрокиньте голову назад! Дышите! – приказала Барбара. – Не вздумайте все вытошнить!
Встав на колени перед Мариной, она положила руки ей на колени. Мистер Фокс полагал, будто разница между Мариной и Андерсом в том, что Андерсу не хватило разумения вернуться домой сразу, как только он заболел. Вот только от разумения Марины сейчас не было никакого проку – она попросту не могла двинуться с места. По мокрой спине прокатилась, выкручивая позвоночник, волна ужасающего озноба.
– Вот и славненько. – Барбара потрепала Маринино колено, будто комнатную собачку. – Только вот еще что. Сейчас вам сильно поплохеет, но совсем ненадолго, на час или чуть больше. Все зависит от того, что нужно сломать у вас внутри. А потом все станет хорошо. И даже лучше, чем хорошо. Я с радостью посижу с вами. Я свободна весь день.
Марина взглянула на свою гостью, но увидела лишь свет ее волос, словно исчезающий в каком-то туннеле. И попросила Барбару уйти.
Та разочарованно пожала плечами и взяла в руки ледяные пальцы Марины:
– О’кей, я вернусь в пять часов. Мы решим, какое платье вы наденете завтра в оперу. Я привезла несколько таких, которые будут красиво на вас смотреться. Повезло вам, что у вас есть подруга одного с вами роста. – Она пристально вгляделась в Марину: – Вам хочется стошнить? Постарайтесь потерпеть. Чем дольше сможете удержать в себе лекарство, тем лучше подействует. Дышите глубже – это помогает.
