Врач побежал к себе и вернулся с восковой табличкой и стилосом. Единственное, что могло поколебать заядлого и упрямого спорщика, – это желание побольше узнать о мире, где он очутился. Он положил табличку на колени и взял в руки стилос.
– Рассказывай, слушаю.
– Это случилось несколько лет назад, понимаешь? – начал Ариг. – Среди аршаумов, которые шли за стягом Черного Барана, – это соседи клана моего отца. Один из их вождей был безродный пес по имени Куюк, который рвался к власти. Ему удалось без труда сбросить вождя клана, но так как он был сыном бедняка, знать не любила его. Но он был умен, этот Куюк, и придумал одну хитрость. После падения вождя клана ему досталась золотая ванна: знатные люди мыли в ней ноги и иногда облегчали в нее свой мочевой пузырь. Куюк приказал расплавить ванну и сделать из этого золота изображение Бога Ветров. Он поставил идола между палаток в центре лагеря, и все люди клана Черного Барана принесли ему жертвы.
– Звучит, как легенда из книги Геродота, – заметил Горгидас, быстро записывая его слова.
– Откуда? Ну ладно. Так вот, Куюк приносил жертвы идолу в течение некоторого времени, а потом созвал знатных людей на совет. Он сказал им, откуда взялся этот идол, и добавил: «Вы раньше мыли ноги в этой ванне, плевали в нее и бросали туда грязь. Теперь вы приносите ей жертвы, потому что она приняла форму Бога. Так же случилось и со мной. Когда я был простым воином, вы презирали меня, но теперь я вождь клана и заслуживаю почтения из-за своего высокого положения».
– Хитрый парень! – воскликнул Виридовикс восхищенно. – Это должно было заставить их уважать его.
– Вовсе нет! Один из недовольных, по имени Мутуген, вонзил нож в Куюка. А потом все вожди знатных родов окружили его и оросили труп. «Золото есть золото, – сказал Мутуген, – независимо от формы, в которую оно отлито, а безродный ублюдок останется безродным ублюдком, даже если на голове у него корона». Сын Мутугена, Тутукан, стал вождем клана Черного Барана – люди не пошли за безродным псом.
– Это правда, ваша знать не пойдет, – согласился Марк. – Ну, а как насчет остальных людей клана? Жалели они о смерти Куюка?
– Кто знает? Да и какое это имеет значение? – спокойно ответил Ариг.
Виридовикс хлопнул его по спине в знак одобрения. Горгидас, растерявшись, развел руками. И все же ему легче было присоединиться к Скаурусу, чем к кельту и кочевнику.
– Не давай им овладеть твоей душой и убедить тебя, римлянин, – сказал он. – У них не было опыта демократии, и они понимают ее примерно так же, как слепец понимает живопись.
Виридовикс победоносно улыбнулся:
– Ариг, не пойти ли нам в хорошую аристократическую таверну, где можно выпить кувшинчик-другой знатного виноградного вина?
Рослый кельт и маленький кочевник плечом к плечу отправились в город.
Заметки, которые делал Горгидас во время рассказа Арига, визит к Алипии Гавре – все это напоминало Марку о другом увлечении грека.
– Как продвигается твоя историческая книга?
– Потихоньку, Скаурус, медленно, но продвигается.
– Можно взглянуть на нее? – спросил римлянин. – Мои познания в греческом языке невелики, но я хотел бы освежить их, если ты не возражаешь.
– У меня только один экземпляр. – Горгидас заколебался, но в Империи был лишь один человек, способный прочитать его труд в оригинале и оценить по достоинству. Грек понимал, что видессианский перевод, даже если он когда-нибудь и появится, не будет таким точным и подробным.
– Хорошо, я дам тебе рукопись, но будь с ней осторожен и смотри, чтобы твой пацаненок не вздумал попробовать на ней свои острые зубки.
– Разумеется, я присмотрю за этим, – успокоил его Скаурус.
– Ну что ж, ладно. Я дам тебе ее на время. По крайней мере, те части, которые закончены. Нет, оставайся здесь, я сам принесу.
Грек вернулся с двумя свитками и с некоторым вызовом протянул их Марку.
– Спасибо, – сказал трибун, но Горгидас только отмахнулся. Марк знал, что лучше не приставать к нему с добрыми словами – врач был человеком великодушным, но не желал признаваться в этом даже самому себе.
Скаурус принес свитки в свою комнату, зажег лампу и уселся на кровать. По мере того как сгущалась темнота, ему становилось все труднее разбирать написанное. Он вспомнил о жреце Апсимаре в Имбросе, о сиянии, исходившем от его рук, которое он вызывал одним словом. Иногда магия бывает очень кстати, хотя Апсимар наверняка обвинил бы Марка в колдовстве, если бы тот попросил жреца послужить ему лампой…
Трибун сосредоточился на рукописи, и вскоре все эти мысли куда-то исчезли. Сначала дело шло медленно – Скаурус не читал греческие тексты уже несколько лет и с грустью констатировал, что многое успел позабыть. Однако чем дальше он углублялся в историю, тем больше понимал, что создал Горгидас. Как говорил Фукидид: ктэма эс аэи – "вещь на все времена". К счастью, стиль Горгидаса был очень доступным, он писал на гладком греческом койне, лишь изредка употребляя слова из своего родного дорийского диалекта. Его «История» не только описывала увиденное. Горгидас, а это было куда более существенно, стремился проникнуть за внешнюю сторону событий, свидетелем которых он стал. Вероятно, во многом его взгляд на вещи определялся врачебной практикой, ибо врач всегда стремится узнать причины болезни, а не просто лечить уже созревший нарыв. Так, описывая намдаленские погромы в Видессосе, он между прочим заметил: «Городская толпа любит беспорядки, это у нее в крови, причем гражданское неповиновение может быть более опасным, чем чужеземное нашествие». Это было абсолютной правдой и относилось не к одной только Империи.
Обрывая нить размышлений Марка, в комнату вошла Хелвис. На руках она держала Дости, а рядом шел Мальрик. Вырвавшись от матери, он подскочил к Скаурусу.
– Мы гуляли на крепостной стене у самого залива, – начал рассказывать он с энтузиазмом пятилетнего мальчика, – а потом мама купила мне колбаску и мы смотрели, как корабли отплывают из порта.
Марк вопросительно поднял бровь.
– Бурафос, – пояснила Хелвис.
Трибун кивнул. Давно пора было уже послать помощь Питиосу, оборонявшемуся от каздов, а дрангариос флота мог добраться до любого видессианского порта куда быстрее, чем полководец, ведущий армию по суше.
Мальрик продолжал весело болтать; Скаурус слушал его вполуха. Хелвис осторожно опустила Дости на пол. Он попытался встать, упал и пополз к отцу. Вспомнив наполовину шутливое предупреждение Горгидаса, Марк подхватил пергамент с пола. Лицо ребенка, подбиравшегося к свитку, сморщилось от обиды, но Марк несколько раз подбросил малыша в воздух, и тот снова заулыбался.
– И меня тоже, – потребовал Мальрик, дергая трибуна за рукав.
Скаурус старался не делать различия между Дости и своим приемным сыном.
– Хорошо, герой, но ты стал тяжеловат и мне придется встать.
