Чудесному мальчишке, задавшему последний вопрос, было лет двенадцать. Пунцовый от воинственных мыслей, размечтавшийся о битвах и славе, он готов был немедленно присоединиться к легиону.
– Не верь всему, что слышишь, сынок, – сказал Гай Филипп с горячностью, какой Марк еще никогда не слышал в его голосе. – Солдатская жизнь работа, не лучше всякой другой, возможно, более грязная. Если ты пойдешь в солдаты ради славы, то, черт возьми, умрешь слишком молодым.
Мальчик недоверчиво уставился на него. Так он посмотрел бы на монаха, разразившегося проклятиями в адрес Фоса. Лицо его дрогнуло. В двенадцать лет слезы приходят не часто, но жалят больно.
– Зачем ты это сделал? – спросил Виридовикс. – Что плохого, если парнишка помечтает о славе, о битвах…
– Помечтает? – Голос центуриона скрипнул. – Мой младший брат тоже мечтал. Уже тридцать лет прошло, как он лежит в земле.
Гай Филипп посмотрел на кельта с каменным лицом, как бы вызывая его на спор. Виридовикс покраснел и ничего не ответил.
Скаурус выяснил, что, несмотря на предательство проводника, они уже недалеки от цели и Аморион находится всего в четырех днях пути. Жители Аптоса указали им дорогу на юго-восток, хотя никто из них не захотел пойти вместе с отрядом. Утешением римлянам могли служить бодрые уверения горожан, что «Аморион невозможно не найти».
– Очень хочу на это надеяться, – недоверчиво пробормотал себе под нос Гай Филипп. Марк был полностью согласен с центурионом. Для местных жителей ориентирами могли служить деревья и дома, но чужой в этих краях человек, руководствуясь такими приметами, рисковал не единожды сбиться с пути. Хуже всего было то, что на следующий день снова полил дождь, видимость стала хуже, а дороги, узкие от жидкой грязи, совсем раскисли и сделались непроходимыми.
Телеги тонули в грязи по оси. Две лошади сломали себе ноги, и их пришлось прикончить. Солдаты помогали лошадям как могли, но толку от этого было мало. «Четырехдневная прогулка» к Амориону, которую обещали им в Аптосе, превратилась в сплошную пытку.
– Я чувствую себя мокрой кошкой, – пожаловался Горгидас. Врач выглядел совсем несчастным. Его вьющиеся волосы, вымокшие под дождем, прилипли ко лбу и падали на глаза; плащ облепил тело и стал больше напоминать хитиновый покров насекомого, чем человеческую одежду. С головы до ног он был покрыт пятнами грязи. Короче говоря, выглядел примерно так же, как остальные. О чем и сообщил ему Виридовикс, громко и грубо, надеясь, что это немного встряхнет грека. Кельт был хитрее, чем казалось на первый взгляд, Скаурус видел, как он уже прибегал к этой уловке раньше и она вполне удавалась. Но сегодня грек только мрачно хмыкнул и ничего не ответил. Горгидас родился в солнечной стране, и ему нелегко было мириться с этой ужасной дождливой погодой. Виридовиксу же, привыкшему к дождю и сырости с детства, все было нипочем.
Дождь все лил и лил, пока горизонт не затянуло сплошной серой пеленой. Потому-то римляне и не увидели незнакомцев, пока не столкнулись с ними почти нос к носу. Марк выхватил меч. Солдаты тоже схватились за оружие. Гай Филипп громким голосом приказал построиться, но прежде чем легионеры ринулись в бой, Сенпат Свиодо выкрикнул что-то на своем языке и подскочил к ближайшему из всадников, хватая его за руку.
– Багратони!
Настороженность пропала, едва он назвал это имя. Скаурус внимательно пригляделся к незнакомым всадникам. Это были не казды, а потрепанный эскадрон васпуракан, таких же беженцев, как и римляне.
Гагик Багратони силой выдернул свою руку из рук Свиодо. Накхарар так же, как и трибун, ожидал увидеть каздов и тоже собирался отдать приказ к последней отчаянной атаке.
– Это римляне, это друзья! – крикнул он своим усталым всадникам.
Лица осветились неуверенными улыбками, словно люди вспомнили что-то давно забитое. Когда трибун подошел, чтобы поздороваться а Багратони, его поразило страшно осунувшееся лицо накхарара. Оно похудело до невозможности; под глазами залегли глубокие тени. Это было лицо старика, но не льва, полного сил и бодрости. Хуже всего было то, что его неиссякаемая энергия, казалось, исчезла навсегда. Тяжелый груз страданий надломил этого сильного человека и сделал его совсем беззащитным.
Гагик тяжело спрыгнул с коня. Второй по рангу командир отряда, Месроп Анхогхин, поддержал его за плечи. Лицо Месропа, для которого пережитое горе тоже не прошло бесследно, было таким же бледным и изможденным, как и у Багратони.
– Приветствую тебя, – сказал он, истощив весь свой запас видессианских слов.
– Рад видеть тебя, – кивнул римлянин.
Сенпат Свиодо подошел ближе, чтобы помочь с переводом, но Скаурус заговорил с Гагиком Багратони, который свободно владел языком Империи, хотя и выговаривал слова с жестким акцентом.
– Много ли каздов находится между нами и Аморионом? Могут ли они остановить нас? – спросил трибун васпураканина.
– Аморион? – тупо повторил накхарар. – Откуда ты знаешь, что мы идем из Амориона?
– Ну хотя бы по тому направлению, откуда вы двигаетесь. А кроме того… – Скаурус махнул рукой, показывая на людей накхарара.
Большинство шедших с Гагиком Багратони были васпураканами, изгнанными со своей земли каздами. Они осели в Аморионе или рядом с ним вместе со своими семьями. Васпуракане оставили в этом городе жен и подруг, когда пошли на службу в армию Империи. Некоторые женщины находились сейчас с ними, такие же усталые и измученные, как и воины, с которыми они ехали. Некоторые… Но где остальные, где жена Багратони, пышная веселая Забел, которую Марк встречал, когда гостил в доме накхарара?
– Гагик, – спросил он с тревогой в голосе, – что с Забел?
Он остановился, не зная, как продолжать.
– Забел? – Багратони повторил имя жены так, словно с трудом вспомнил, о ком идет речь. – Забел мертва… – медленно сказал он и неожиданно всхлипнул. Плечи его беспомощно опустились, слезы потекли по щекам, сливаясь с каплями равнодушного ко всему дождя. Вид крепкого прежде вождя, разбитого, плачущего, полного отчаяния, был куда хуже, чем любая из бед, которые прежде обрушивались на римлян.
– Позаботься о нем, хорошо? – прошептал Скаурус Горгидасу.
Печаль и сострадание в глазах грека сменились раздражением.
– Ты вечно хочешь, чтобы я творил чудеса, но я всего лишь врач, – проворчал он и шагнул к Багратони, бормоча: – Пойдемте со мной, я дам вам кое-что, и вы как следует выспитесь.
– Я дам ему настойку травы, которая погрузит его в сон дня на два, – добавил врач специально для Скауруса по-гречески. – Это ему немного поможет.
Накхарар, равнодушный ко всему окружающему, дал себя увести.
Марк терпеть не мог неизвестности и тут же стал с помощью Сенпата Свиодо расспрашивать васпуракан о том, что же с ними произошло, что повергло их командира в такое ужасное состояние. Он услышал то, чего опасался и о чем сам уже начал догадываться. Солдаты Багратони были окружены на поле битвы возле Марагхи, но отчаянная храбрость помогла им вырваться из кольца врагов. Молодые воины остались сражаться в горах Васпуракана, остальные прошли через Клиат и направились прямо в Аморион, чтобы забрать оттуда свои семьи. После кровавой битвы и трудного похода по выжженным полям и селениям западных территорий Видессоса то, что они обнаружили в Аморионе, было самым тяжелым ударом для них. В то время как одни видессиане воевали с ними плечом к плечу против кочевников, другие, живущие в Аморионе, используя в качестве предлога религиозные разногласия, обрушились на оставшихся в городе васпуракан куда более жестоко, чем казды.
